Огонёк
Шрифт:
– Деда, ну ты же там был и сам все видел! И дома, и улицы… Все красивее! Музеи, театры совершенно другого уровня…
– Музеи… Театры… – передразнил он ее. – Ты, думаешь, будешь каждый день в них ходить? Да только туристы туда ходят! А жителям этого ничего и не надо. Им бы просто выжить, да от голоду не помереть!
– Неправда, там люди хорошо живут! – возмутилась Фая.
Ей вспомнились шоколадные плитки «Алпен Гольда» в лакированном шкафу и чаша с виноградом и персиками на кухне у Лебедевых. Однако дед, похоже, имел другое представление о жизни петербуржцев,
– Ты сама-то, что ли, от хорошей жизни сюда жить приехала? Или думаешь, там сейчас лучше стало? Да еще хуже! Бабка твоя, Елена, еле-еле концы с концами сводит!
– Не все же живут так, как она, – не отступала Фая. – Дядя Сережа, кстати, теперь стал лучше зарабатывать.
– Да где лучше-то? – распалялся дед. – Корабль его не то утопили, не то на иголки пустили, потому что денег на содержание у государства не нашлось. Разве это дело, когда бывший военный, который, кстати, достойно служил и на хорошем счету во флоте был, уволился из военкомата и работает в охране на каких-то частников?! Может, конечно, у них в семье теперь чуть лучше финансами, я не знаю… Только они местные! Знают как да чего. А ты приедешь – без роду, без племени, из какой-то Бурятии, – что делать-то будешь?
– Учиться буду, – буркнула Фая.
– На кого?
– На журналиста.
– Ялэ-ялэ… – подала голос Вера Лукьяновна.
– Журналиста? – севшим голосом переспросил дед.
Судя по его реакции, слышал он об этом впервые, а значит, бабушка ничего ему не рассказала. Вероятнее всего, потому, что не посчитала намерения внучки достаточно серьезными.
– И что тебя надоумило поступать на журналиста? – въедливо осведомился Михаил Васильевич.
К вопросу о причинах, побудивших ее выбрать эту профессию, Фая подготовилась и бойко пустилась в объяснения, очень стараясь выглядеть уверенной:
– Понимаете, я давно заметила, что мне очень нравится писать сочинения и что вообще больше всего остального люблю читать и писать. Сочинять, анализировать прочитанное, переводить или просто подбирать слова. Короче говоря, работать с текстом. Поэтому хотела пробовать поступить на сценариста или журналиста. Потом подумала, что для сценариста, наверное, все-таки талант нужен, призвание к творчеству, я ничего такого не чувствую. Так что склоняюсь к журналистике. И потом потребности в журналистах больше.
Михаил Васильевич чертыхнулся, убрал салфеткой выступивший на лбу пот и продолжил педантично засыпать Фаю вопросами:
– Ну и что тебе известно о журналистах? Ты видела вживую хоть одного? Чему их учат? Какая у них потом жизнь? Легко ли им работу найти? Сколько они на ней получают?
Она молчала, удивляясь тому, что, точно не сговариваясь, дед с бабушкой рассуждали абсолютно одинаково и пытались ее отговорить, используя одни и те же доводы.
– Вот видишь! – назидательно ткнул в ее сторону указательным пальцем Михаил Васильевич. – Даже представления не имеешь. Что такое работать в редакции, тоже не знаешь.
– Так я узнаю, когда выучусь! – защищалась Фая. – Для это пять лет и учатся: чтобы
– Журналист – это не профессия. Профессия – это фундаментальные знания, с которыми потом можно всю жизнь спокойно жить и кормиться. А чему журналистов учат, можешь мне сказать? Бумагу марать? Так это все могут наловчиться. Только надо сначала работу найти, а ее быстрее найдет профессионал.
– Слушай деда, доча, – поддержала супруга Вера Лукьяновна. – Он жизнь прожил. Знает, что говорит.
– Где учат на твоих журналистов, узнавала? Программу вступительных экзаменов смотрела? – напирал тот.
– Пока нет… Подумала, сначала у вас согласия спросить, – в очередной раз растерявшись, пробормотала Фая. – Я обязательно все узнаю!
– Узнать-то узнаешь, а поступить не поступишь, – осадила ее бабушка. – Представляю, какой там конкурс на место!
Михаил Васильевич неожиданно смягчился и ласково, по-приятельски обратился к внучке:
– Доча, давай-ка здраво рассуждать. Приезжим в больших городах очень сложно. Поступить на бюджетную основу в хороший ленинградский институт тоже сложно, а в наше время, считай, невозможно: блат везде нужен…
Она не могла рассказать им про Эдуарда, привести его в пример и процитировать его оптимистичные заверения, что шансы поступить у нее есть. В таком случае потребовалась бы пояснить, кто он и откуда, а бабушка с дедушкой не одобрили бы, узнав, что Фая провела вечер в баре с компанией тридцатилетних женатых мужчин, а потом еще и откровенничала на пляже с одним из них.
Михаил Васильевич продолжал:
– За деньги учить тебя в Питере у нас с бабушкой возможности нет, зато здесь ты в любой университет поступишь! Я тебе обещаю. Даже если экзамены провалишь, все равно куда надо пристроим. Хорошие товарищи в городе, слава богу, имеются. К примеру, друг у меня есть в Народном Хурале. Год назад помог дочке моего подчиненного в иркутский НарХоз поступить. И тебе, наверняка поможет, если, как следует, попрошу.
– Деда, я не хочу учиться ни в Улан-Удэ, ни в Иркутске, – едва сдерживала слезы Фая. – И в НарХоз тоже не хочу. Хочу в Питере учиться на журналиста.
– Какой к ебене матери журналист?! – снова загремел дед. – Говорят тебе, это не профессия!
– Путную профессию нужно получать! – подхватила его бабушка.
– Какую путную?! – с отчаянием прокричала внучка. – Врач? Милиционер? А если я не хочу?!
Крик ее произвел успокаивающий эффект. Вера Лукьяновна поджала губы, Михаил Васильевич отдышался, взял себя в руки и заговорил куда более спокойнее:
– Зачем сразу врач-милиционер? Вот я, инженер-строитель, проработал сначала в стройке, несколькими крупными объектами в Республике руководил. Сейчас в Администрации и тоже не жалуюсь. Всегда был при деле. Бабушка твоя, Вера Лукьяновна, технолог пищевого производства, тоже хорошую специальность выбрала. Уже столько лет на хорошему счету в «Амте». Крупное уважаемое предприятие, несколько регионов снабжает! Стабильная работа, понятные карьерные перспективы.
– Зарплата неплохая, – подсказала бабушка.