Охота к перемене мест
Шрифт:
Маркаров поглядел в ту сторону, где Нонна устроила себе репетиционный зал. Поляна, заросшая иван-чаем и шиповником, выделялась ярким лиловым пятном.
Долго глядел Маркаров на Лунный терем; сруб уже потерял желтизну, янтарную смолистость. Жаль, не попросил репортера «Восточно-Сибирской правды» сфотографировать Лунный терем, был бы подарок Нонне и самому себе. Не забыть перед отлетом снять и увезти дощечку «Проспект Есенина»...
Рядом с Маркаровым стоял Нистратов, он был ошеломлен. Впервые увидел с такой высоты неземную красоту Земли.
Вот так же недавно он впервые насладился песней «Славное море, священный Байкал», когда ребята, и он с ними заодно, пели трезвыми согласными голосами.
«Ходят слухи, наш трест переводят в Усть-Илимск. Хорошо бы и там сухой закон объявили. Кто-то может подумать, я приношу жертву, когда отказываюсь выпить. А водка для меня теперь — безовкусица».
Как только Чернега сыграл торжественный марш, он оставил баян возле Михеича и стремглав помчался по лесенкам на верх башни.
«А я совсем бегать разучился, — сокрушенно покачал головой Михеич и сдвинул картуз совсем на затылок. — Если хожу быстро, то вдвоем с одышкой. А все равно, каждый год жизни человек проходит к своему концу все более ускоренным шагом. Неизбежный закон природы. Только чуть-чуть больше чуткости к нашему брату не повредило бы. Ну зачем в пенсионной книжке написали «по старости»? Могли бы и поаккуратнее, поинтеллигентнее выразиться, например — «по возрасту». А то приговорили раньше срока...»
Вскоре у подножья башни появился и Кириченков. С утра он аккордно, по повышенным расценкам, приваривал дверцу, лестничку к раскулаченному вертолету. Кириченков положил сумку с электродами, щиток сварщика рядом с баяном и тоже полез наверх.
И только Михеич оставался внизу.
— Черт их всех туда понес. Да что они — елок не видели? — брюзжал он. — Я бывал на отметках и повыше!..
Заблестела в памяти «иглица» Дворца культуры в Варшаве, откуда, с двухсот метров, весь город как на ладони, и левый берег Вислы, и правобережная Прага.
Отчетливо возник пейзаж, который каждодневно поджидал Михеича в зиму, когда они забрались в ленинградскую стратосферу на триста метров. Если ветер дул со стороны Кушелевки, верхолазов обдавало вкусными сдобными запахами, это напоминала о себе кондитерская фабрика Микояна. Недалеко от башни находился стадион общества «Труд»; зимой футбольное поле заливали под каток, и конькобежцы с такой высоты напоминали маленьких букашек, ползающих по овальному голубоватому зеркалу. Всю зиму Михеич работал под бравурную музыку, наизусть знал весь репертуар радиолы на катке. Когда Чернега играет вальс «Амурские волны», Михеичу всякий раз вспоминается тот каток.
Увиделась панорама, какая открывается с верхушки Останкинской телебашни в Москве, с высоты в пятьсот метров. Вечером над городом разгоралось мерцающее зарево, обозначались светящимися пунктирами шоссе, проспекты, в центре города виднелись разноцветные огни рекламы — будто в той стороне упал на землю и остался гореть огромный фейерверк.
Михеичу доводилось встречать на верхотуре и рассветы. Он знает, что в предутренний час птицы залетают выше обычного. Они сидят на тросах, на стрелах кранов, на конструкциях, венчающих башни, на мачтах. Птицы первыми видят рождение дня.
В московском Останкине он смотрел на город как бы с птичьего полета. Впрочем, и ласточки не залетали на такую высоту, что им там делать?..
Михеич утешался тем, что, кроме Пасечника, всем остальным никогда не доводилось бывать на таких высотах, куда редко залетают птицы. И все-таки сердце ныло от жалости к себе, чуяло, что эта башня — последняя в его послужном списке.
— Это мне минус, — прошептал Михеич.
Он поглядел в сторону таежного поселочка Останкино с высоты холма, который служит пьедесталом для телебашни.
Взгляд его задержался на бревенчатой избушке. Вспомнил, как Шестаков предложил первый тост за прораба «народной стройки». Тогда, на застолье-новоселье, Михеич по-новому взглянул на Погодаева и выпил за него от всего сердца, какая ни есть кардиограмма.
Поначалу боялся, что «народная стройка» повредит напряженному монтажу башни, а потом увидел — сдружила всех в бригаде, пошла на пользу не только Маркарову и его гостье.
Признаться самому себе? С послевоенных времен лишь однажды он чувствовал себя по-настоящему семейным человеком. В те месяцы, когда жил с билетершей из музея, а не тогда, когда во второй раз состоял в законном браке.
Плохо отблагодарил он актерку Нонну за ее внимание к нему, к больному, в Приангарске. Она же проведала его вместо уехавшего Маркарова как жена монтажника, просидела весь вечер, задушевный разговор вела. Это ей плюс. Думал — вступился за добродетель, оказалось — трусливая видимость.
«Неужто не научусь самостоятельно видеть? Трудно мне приучиться к веселым замыслам жизни, чересчур рассудительный. А как вылечиться? Никто не делает прививок от детских болезней в пенсионном возрасте...»
От горестных размышлений его отвлек Пасечник. Едва ступив на землю, он громогласно объявил: грех на прощанье не окропить новую телебашню святой водой! Пасечник привез три бутылки водки.
Нистратов, после некоторого колебания, выпить все же отказался. А все остальные с удовольствием нарушили «сухой закон».
— Я еще мальчишкой был, — сказал Михеич, — наблюдал на Северной верфи, как со стапелей спускали на воду новый корабль. Разбили о форштевень бутылку шампанского. Так что же, после этого вся команда корабля пила шампанское не просыхая?! Традиция — все равно что закон-правило!..
49
Расчеты Погодаева оказались довольно точными, и он застал теплоход «Илимск» перед отплытием из Стрелки на Ангару.
— Из бичей? — спросил капитан.
— Никак нет.
— Нынче здесь, завтра там?
Погодаев промолчал.
Капитан, находясь в рейсе, имеет право сам принимать в экипаж надобных ему людей, тем более если речь идет о матросе. У матроса диплома не спрашивают. Уже потом его оформляют в отделе кадров Енисейского пароходства, а по радио дают свое «добро».
На следующий день пришла радиограмма из Красноярска, Погодаева зачислили матросом.
Весь экипаж баржи — шкипер и матрос. Желающих наняться на баржу мало: ставка шкипера 115 рублей, у матроса и того меньше. Вот почему частенько нанимаются муж с женой; к тому же в палубной надстройке на корме только одна комнатка.