Охота к перемене мест
Шрифт:
Это место называют краем непуганых геологов. Где-то вдали бурили скважину, тарахтел станок.
Бурильщики отчаливали на правый берег, и Погодаев попросился к ним в компанию, благо время позволяло. Разговор в моторке вертелся вокруг осадочных и коренных пород. Слышалось: «долерит», «керны», «урез реки», «интрузия».
Крутолобые сопки на правом берегу выстланы у подножья буйным разнотравьем: клевер, желтые цветочки львиного зева с медвяным запахом, нежно-фиолетовые крупные ромашки.
Погодаев поднялся по каменистой, обрывистой, трещиноватой осыпи на вершину сопки. Вот где проходит невидимая ось створа! Почти на три километра вытянется гребень плотины.
«Кто знает, может, и мне придется поработать на этой стройке. Четвертая по счету гидростанция на Ангаре... Сколько раз еще моя жизнь будет начинаться с нулевого цикла?»
Куда бы ни забросила его судьба-непоседа, везде находились добрые люди и нигде ему не было тоскливо, скучно.
Я в скуку дальних мест не верю,И край, где нынче нет меня,Я ощущаю, как потерюИз жизни выбывшего дня.Я сердце по свету рассеятьГотов. Везде хочу поспеть.Нужны мне разомЮг и север,Восток и запад,Лес и степь...До Кежмы караван прошел без особых происшествий, там остановились в ожидании «большой воды». Погодаев сошел на пристань, прочитал на причале надпись: «Кежма. 1665 год».
Он уже знал, что такое «большая вода». Навигация была бы невозможна без помощи Братской гидростанции. Энергетики и речники сговорились, что станция будет работать во время их рейса с предельной нагрузкой, увеличит сброс воды, поднимет ее уровень в нижнем течении.
Красноярское пароходство регулярно передавало радиобюллетени. Погодаев услышал на барже, что Братск все увеличивает свой взнос, пропускает через плотину 4200, 4230, 4240 кубометров воды в секунду.
В Кежме на борт поднялся лоцман, знаток верховьев Ангары. Знает, как, где и когда Ангара меняет свое русло. Например, на его памяти Ангара у острова Березового выбрала себе четвертое русло.
Погодаев много часов простоял рядом с лоцманом, но не всегда понимал, по каким известным тому приметам он определяет переменчивый фарватер.
Выше Кежмы Ангара считается несудоходной. Пороги и каменистые перекаты по всей ширине русла полны подводных камней.
Караван простоял в Кежме трое суток, и капитан-наставник вместе с лоцманом и шкипером баржи, не дождавшись «большой воды», двинулись ей навстречу.
«Илимск» продвигался с большим трудом.
— На мелководье судно плохо слушается руля, плохо держит курс, «рыщет» по воде, — объяснял капитан-наставник новому матросу. — Как говорят у нас на Енисее, у судна появляется «рыскливость».
Только бы не напороться на камни! Скалистое дно Ангары уже успело три раза царапнуть баржу, особенно опасно было в том месте, которое речники испокон веку называют Маланьина щель. Погодаев, опытный такелажник, мог представить себе, что было бы, если бы каменные зубья пропороли днище баржи и она села на мель, придавленная грузом в двести тонн!
Наступила долгожданная минута, когда капитан радостно крикнул в рупор и Погодаев услышал:
— Есть прибыль!
По ходу судна сразу стало ясно, что под килем и под рулем теплохода прибавилась глубина. И тут же Погодаев увидел — вода несет плавник, водоросли: верная примета половодья.
Можно сказать в прямом и переносном смысле — гидростанция протянула братскую руку помощи! Будто рядом с Погодаевым у руля стоял Андрей Константинович Княжич. Он одобрительно смотрел на Погодаева сквозь свои модерновые очки, и седой хохолок топорщился на его темени.
Рейс не обошелся без чепе. Может быть, братская «большая вода» стала причиной этого чрезвычайного происшествия?
Началось с того, что ниже Кулаковского рейда по чьему-то недогляду разорвало запань, улавливающую сплавной лес. Подхваченные сильным течением, несвязанные плоты устремились лавиной навстречу плывущему теплоходу с баржей на буксире. Об этом предостерег по радио встречный катер.
Нагроможденье бревен могло перекрыть все русло реки. Шутка сказать, по Ангаре самостийно сплавлялось сорок тысяч кубометров древесины!
Наибольшая опасность угрожала барже, это понимал и Погодаев.
Бревна били в ее низкие борта, громоздились одно на другое, сорвали со стопоров якорь баржи, приподняли его, цепь выскользнула из клюза, и якорь отдался на дно.
Погодаев пристегнул к поясу свои высокие сапоги и не выпускал багра из рук.
Ленинградский комсомолец худощавый, но у парня первый спортивный разряд по вольной борьбе, по боксу, по самбо. Казалось бы, при чем здесь самооборона без оружия? А вот когда бревна поперли лавиной на нос баржи, у двоих парней началась ожесточенная самооборона.
Оба выбивались из сил. Пожилой шкипер — слабый помощник в неравном поединке с оголтелыми бревнами.
Гул такой, что докричаться до «Илимска» невозможно. При крайней надобности Погодаев бил ломом по тросу, трос дребезжал — сигнал тревоги.
С теплохода бросились на подмогу несколько человек, свободных от вахты. На них спасательные жилеты, они с баграми в руках. Перепрыгивая с бревна на бревно, добрались до «Ряпушки», затертой хаотическим лесосплавом. С трудом подняли якорь ручной лебедкой, и караван продолжал путь.
Суда подошли к причалу Тонкого мыса в Усть-Илимске в поздние сумерки. Встречающие увидели на барже две исполинские оранжевые катушки. Когда караван приблизился, стали различимы причудливо изогнутые лопасти колес.
Два ярких пятна на предзакатной серо-сиреневой воде привлекли внимание и охотников в камышах, и рыбаков на лодках, и любопытных на берегу.
Ветра не было, но по воде шла рябь — у Тонкого мыса Ангара еще не успевает успокоиться после того, как прорвалась через донные отверстия плотины.