Охота на охотников
Шрифт:
– Во сне увидел.
– Как?
– не понял Левченко и удивился наивности собственного вопроса.
– А как люди видят сны? Этого не знает никто. В том числе и Петька.
– Сам-то ты, Петро, откуда? Разве из Киева?
– Из Чечни, из города Грозного, - обыденно сообщил за Петьку Витька, - у него и отец там, - он выразительным движением перечеркнул воздух, - и мать...
– Витька сделал второе перечеркивающее движение, - все там остались.
– Ясно.
– Левченко сочувственно вздохнул.
– И больше никого там? Ни братьев,
– Никого, - спокойно отозвался Петька.
– Искать пробовал?
– Пробовал. Чеченцы поймали и чуть голову не отрезали.
– А ты, Витек, откуда?
– Я из Средней Азии. Из города Душанбе. Слыхал про такой?
– Еще бы, - Левченко усмехнулся.
– Я там когда-то в армии служил.
– Раньше это был очень хороший город. Виноградный. Какой сейчас - не знаю.
– Тоже никого не осталось?
– Где-то сеструха маленькая кантуется, а где точно - не знаю. Ее по дороге у нас цыгане выкрали.
– А родители... Родители куда глядели?
– Родители?
– Витька стянул острыми темными зубами с шампура колбасный кружок, торопливо сжевал его, затем резко и шумно вздохнул, остужая опаленный горячей колбасой рот.
– Родители?
– переспросил, лицо у него странно дернулось, поплыло в сторону.
– Родителей у нас нет.
– О себе он неожиданно начал говорить во множественном числе, и было сокрыто в таком отношении к собственной персоне что-то шаманье, вещее и одновременно что-то боязливое, словно бы Витька опасался плохих слов, способных прицепиться к человеку.
– Отец у нас ещё в Душанбе умер - его поймали на улице таджики и избили. Домой отца привезли на танке русские из двести первой дивизии. Без сознания. Пожил отец два дня и умер.
– А мать?
– Проникаясь Витькиной бедой, Левченко горько поморщился.
– Мать скончалась по дороге в Россию, когда в товарном вагоне ехали.
Левченко вновь вздохнул: это сколько же горя бродит по земле! Раньше такого не было. Одни, наиболее изворотливые и вороватые, обогатились, в долларах купаются, с зелеными купюрами ходят в сортир, другие - бедуют, голодают и тихо ненавидят первых. О таких нищих детишках, как Витька с Петькой, раньше не рассказывали, делали вид, что в России беспризорной пацанвы не существует, теперь же кто-то в Государственной думе - смелый оказался - обнародовал цифру: в России беспризорных детишек - четыре миллиона.
И Петька с Витькой входят в это число, в четыре миллиона. Рот у Левченко горестно сжался. Несколько минут он сидел молча и крутил головой, будто его сильно ударили по затылку и едва не вышибли мозги.
– М-да, - наконец с досадой проговорил он, - мы можем сделать вот что, ребята, - он повысил голос, стараясь подавить в себе неуверенность, мы можем переехать ко мне, в город Калининград. У меня там дом хороший в тихом месте, почти в центре, немецкий - целый коттедж. Места много. Мы там с матерью живем вдвоем...
– Калининград - это на границе с Польшей?
– Петькин взгляд сделался заинтересованным, зажегся, но тут же потух.
– Да.
– Любопытно, любопытно, - как-то по-взрослому протянул Петька.
– В коттедже есть камин. Такое вот пламя развести можно запросто, Левченко кивнул на костерок, - можно в два, в три раза больше. Камин очень хороший, большой, как печь. Печь, кстати, тоже есть. А по ночам я иногда слышу немецкую речь - это говорят бывшие хозяева.
– Не хозяева, а духи, - поправил Петька.
– Духи, - согласился Левченко.
– Только зачем нам, дядя, менять столицу нашей Родины Москву на невесть чей город Калининград? А?
– Петька сощурился вопросительно, взял из Витькиных рук шампур и губами сдернул с него пару колбасных кругляшков.
– Ну как зачем? Хоть спать будете нормально, не на трубах отопления... Это раз. Еда будет нормальная, домашняя - два, в школу начнете ходить - три. Есть ещё четыре, пять, шесть... Перечислить?
– Не надо. Я их и без тебя знаю...
– Голос Петьки неожиданно дрогнул, и Левченко понял, что он вспомнил житье-бытье с матерью и отцом.
– Я буду в рейсы ездить, гостинцы вам привозить, - зачастил Левченко, усиливая напор, - а вы будете ждать меня... С моей мамой. Ее зовут Ниной Алексеевной. Э? Это же здорово, ребята! В школу пойдете...
Петька молчал. Витька тоже молчал. В их паре старшим был Петька, как он решит, так и будет.
– Ну что, ребята? Устраивает вас такая жизнь?
– Левченко понял уже, что никуда эти ребята не поедут, они будут бомжевать и лелеять свою независимость, пока их не убьют такие же чумазые, как и они сами, бомжата только более жестокие, более опытные.
– А вдруг твой Калининград к Германии отойдет?
– спросил Петька.
– У нас ведь как бывает: отдадут и ни у кого не спросят. А штамп в бумаге поставят задним числом.
– Не должен отойти, - неуверенно проговорил Левченко.
– Вот видишь, дядя, ты и сам этого не знаешь...
Еще минут десять Левченко уговаривал ребят, но все было бесполезно они не хотели ехать с ним в Калининград. И не потому, что Москва им дороже бывшего Кенигсберга, не потому, что они не верили этому славному большерукому мужику с добрыми глазами - они ему верили, он им нравился, и даже не потому, что боялись потерять свободу - потеряв, они могли довольно легко и быстро обрести её вновь, а потому, что надеялись встретить в Москве своих родных.
Ведь, как известно, все дороги в России ведут в Москву, поэтому и Витькина сестренка, когда сбежит от цыган, обязательно объявится здесь, и Петькина тетка, родная сестра его матери, адреса которой он не знает, тоже должна приехать в Москву, тетка вообще бывает здесь регулярно, приторговывает на Киевском вокзале. Вот поэтому трогаться из Москвы им нельзя.
Всякие разумные объяснения, что Москва - это не город, а страшный спрут, пожирающий людей, что тут даже соседи не встречаются годами, поэтому шансы у Петьки с Витькой совершенно ничтожны, не убедили ребят.