Охота на «Троянского коня»
Шрифт:
– Как же вам помочь? – задумался Стравинский. – А что, если порасспросить военных, вернувшихся из австрийского плена. Сегодня же расспрошу прапорщика, сбежавшего из-под Вены третьего дня. Мои люди задержали его на вокзале. Документов при нем никаких не было. Я его временно, до выяснения личности, под надзором в жандармском управлении устроил.
– Но как можно офицера в каталажку сажать? – искренне возмутился Баташов.
– Обижаете, Евгений Евграфович, – смущенно промолвил полковник. – Я же его со всеми удобствами в своей приемной устроил.
– Ну, если так, то я прошу прощения, – сменил гнев на милость генерал. – Вы не будете против, если я вместе с вами поприсутствую при разговоре с этим прапорщиком.
– Буду рад. Ведь это в наших с вами интересах, – согласился жандармский полковник.
– А теперь перейдем к главному вопросу нашей встречи, – уже спокойным, уравновешенным тоном промолвил Баташов. – Прежде чем обговаривать вопросы взаимодействия, я бы хотел обменяться с вами сведениями о положении в Царстве Польском. Здесь есть над чем нам подумать. Как вы, наверное, знаете, до войны я с вашим предшественником довольно плотно работал по выявлению в Варшавском генерал-губернаторстве вражеской агентуры. Реально была раскрыта шпионская деятельность тридцати немецких агентов. Правда, до суда дошли лишь с десяток дел. Но это не наша вина, а наша беда. В настоящее время обстановка в Царстве Польском обострилась до предела. По имеющимся у меня данным, молодежь, рабочие, крестьяне и торговцы, большая часть дворянства ждут не дождутся, когда немцы захватят Варшаву. Складывается очень пестрая картина различных общественных сил как в Царстве Польском, как в Галиции, так и на севере Польши, – продолжал развивать свою мысль Баташов. – Как вы, наверное, знаете, сегодня один из самых популярных лидеров польской молодежи и всех антирусских сил здесь – Юлиан Пилсудский. Вся его так называемая «военная организация» Польской партии социалистов еще с девятьсот шестого года полностью запродалась австрийской разведке. «Фраки», как их называют после выхода из партии и создания фракции, пропагандируют мысль о том, что для них неизменными остаются задачи борьбы против России всеми силами и средствами. Они не только призывают к военным приготовлениям, требуют подготовки военных кадров и оружия, но и создают вооруженные формирования. Полякам, мобилизованным в русскую армию, «фраки» рекомендуют организовывать сбор шпионской информации о России, проведение диверсий, террора… В добавление к этой нечисти, – после небольшой паузы продолжал Баташов, – лидеры галицийской социал-демократии Дашиньский и Сливиньский также находятся в тесном контакте с австрийской полицией и разведкой и толкают свой народ в неметчину. Незадолго до войны в Кракове на антиправительственную сходку собрались представители всех политических партий и сословий Польши. Доклад делал сам лидер большевиков Ульянов-Ленин. Представьте себе, этот русский по национальности человек заявил с трибуны «Спуйни», что большевики готовы объединить все революционные силы под лозунгом демократической республики в сочетании с лозунгом права наций на самоопределение и отделение от России! Что говорить о политических врагах России, если наши милые союзники – французы, как я смог доподлинно установить, тоже всячески подстрекают поляков к отделению от России.
– Союзники как всегда непредсказуемы. Но я больше всего опасаюсь наших доморощенных социал-демократов, – откликнулся задетый за живое жандармский полковник, – недаром в каждом большевике я селезенкой чувствую вражеского агента.
– Да-а, нюх вас не подводит, – согласился Баташов, – ведь это их лозунг: «Чем хуже, тем лучше!» А, переводя этот лозунг на военный лад, можно со всей определенностью сказать, что чем хуже для русской армии, тем лучше для большевиков. Это не по их ли сценарию в войсках начинается брожение? В секретных сводках постоянно сообщается о том, что среди нижних чинов «нарастает желание скорее кончить войну». Мало того, из сводок явствует, что и у офицерского корпуса отношение к правительству «самое отрицательное». Господа офицеры в высших сферах видят только «измену и предательство». Скажу вам больше, опора государя-императора – некоторые обер-офицеры, штаб-офицеры и даже генералы дошли до того, что «высказывают крамольные мысли о царской семье, за которые не так давно карали каждого, как преступника». И, что самое удивительное, даже в таких условиях армия еще живет по присяге, хотя уже чувствуется, что в ее недрах нарастает напряжение, чреватое взрывом. Откровенно говоря, у меня сегодня был нелицеприятный разговор с генералом Банч-Бруевичем, который нацелил работу контрразведывательного аппарата на выявление крамолы в войсках. Вы представляете всю сложность этой затеи?
– Кому как ни мне знать об этом, уважаемый Евгений Евграфович, – согласился явно польщенный доверием генерала-контрразведчика жандармский полковник. – Я же на этом деле седину себе заработал, выслеживая и ликвидируя всяких там социалистов-революционеров. Но как приступить к выявлению неблагонадежных в армии, мне трудно вам что-то посоветовать. Из своей практики могу порекомендовать единственное – сделать опору на многочисленную и действенную агентуру, а также на сведения, почерпнутые из переписки, разговоров, допросов…
– Но для этого и тысячи сотрудников будет мало, – удрученно промолвил Баташов, – а у меня во всех армиях и сотни контрразведчиков не наберется.
– Я постараюсь помочь вам в этом деле, – неожиданно предложил свою помощь полковник и после небольшой паузы добавил: – Евгений Евграфович, давайте на сегодня закончим нашу беседу, а к практическим вопросам вернемся завтра.
Все еще удрученный печальным известием о судьбе сына, Баташов чувствовал, что мысли его, будто тараканы, разбегаются во все стороны и ему с трудом удается сосредоточиться на главной теме разговора.
– Хорошо, – с радостью согласился он. – Если вы не против, завтра мы обязательно встретимся. Честь имею!
Возвратившись обратно, Баташов застал в своих апартаментах поручика Фреймана, который в ожидании генерала сидел за столом, раскладывая пасьянс.
Увидев генерала, поручик резво вскочил с места и, виновато взглянув на хозяина, просительно промолвил:
– Ваше превосходительство, позвольте мне удалиться.
– А что случилось? – спросил удивленно Баташов.
– Да ничего особенного, – замялся поручик, – просто у меня в городе появились дела…
– Какие могут быть дела на ночь глядя? – продолжал недоумевать генерал.
– У меня встреча с кузиной, – откровенно признался Фрейман, и на его худеньком личике заиграл румянец.
– А-а, понимаю, – улыбнулся Баташов, – женщины – это дело серьезное. Только поверьте слову бывалого офицера: в военное время женщина, как испорченная граната, не знаешь, когда взорвется. Но в любом случае обязательно поразит отвыкшего в окопах от любви и ласки военного в самое сердце. Так что берегитесь, поручик. И еще, варшавянки больше всего на свете любят деньги. Кстати, как у вас с деньгами?
– Рублев сто наберется, – небрежно промолвил офицер.
– Ну что ж, на несколько дней хватит. Я так понимаю, что вы пойдете с кузиной в ресторан гостиницы «Европейская».
– Откуда вы знаете? – удивился поручик.
– Не надо быть детективом, чтобы догадаться о ваших намерениях. И все-таки жаль вас отпускать. Я так хотел познакомить вас с Генерального штаба капитаном Воеводиным, моим помощником. Он прибыл накануне из Петрограда и рассказывает интересные вещи…
– Прошу прощения, ваше превосходительство, но я обещал, – твердо сказал Фрейман.
– Ну что же, насильно мил не будешь. Хочу только предупредить: не берите с собой никаких документов, оставьте их лучше у меня. С собой обязательно захватите револьвер. Не помешает. А когда будете ловить извозчика, берите не первого подвернувшегося, а второго или третьего и заранее договаривайтесь о цене. Варшавские «ваньки» – еще те пройдохи и мошенники, а сам город наводнен сегодня шпионами самых разных мастей. – Видя, что поручик мельком взглянул на висящие на стене часы, Баташов с сожалением промолвил: – Ну ладно, ступайте себе и передайте от меня привет своей кузине.
– Честь имею! – откланялся поручик и спешно зашагал по коридору, мелодично звеня шпорами.
Баташов даже несколько позавидовал этому молодому бесшабашному офицеру, которому сейчас, наверное, и море по колено. Он хотел улыбнуться ему вслед, но не смог. Тревога за сына свела скулы. В этот момент ему так захотелось увидеть близкого человека, которому можно было рассказать не только о трагедии, постигшей сына, но и поведать о будоражащих душу чувствах и мыслях, что он сразу же, не переодеваясь, как это делал обычно по вечерам, направился к Воеводину. Только ему он мог излить свое отцовское горе.