Охота Полуночника
Шрифт:
Папу вместе с другими африканцами морем отправили в Чарльстон и продали на аукционе. Купил его, разумеется, Большой Хозяин Генри, который потом частенько говорил, что выкинул за маленького черномазого сто долларов просто потому, что на него очень смешно смотреть.
После того, как папа увидел маму, он перестал притворяться немым.
Он говорил мне, что в тот миг, как заглянул в глубину ее черных глаз, когда увидел ее страусиную шею, он понял, что к нему вернулся Богомол. Я подозреваю, что мама и была тем знаком, которого он дожидался. Он ухаживал за мамой, дарил ей водяные лилии и другие цветы, которые собирал для нее по воскресеньям.
Шло
А когда она умерла, то уже только из-за меня.
Как я говорила, Большой Хозяин Генри ни разу не выпустил из Ривер-Бенда нас троих вместе. Иногда я думала, что папа все равно может попытаться убежать, и так боялась, что он меня оставит, что бежала со всех ног за коляской, когда она с грохотом катилась к воротам.
А в воскресенье, 21 января 1821 года, он исчез. В том дне не было ничего странного, да и в течение целой недели не происходило ничего необычного, за исключением одного события.
Этим событием было появление высокого смуглого мужчины — мы решили, что он мулат. У него были короткие черные волосы, жесткие, как у дикобраза, и золотое колечко в ухе.
Я никогда раньше не видела пирата и решила, что это он и есть. Не могу сказать, что понадобилось пирату в Ривер-Бенде, но тогда я решила, что он ищет себе помощников, и понадеялась, что мы с папой можем пойти с ним, если он нас позовет.
К тому времени Маленький Хозяин Генри уже два месяца лежал в могиле, и делами для мисс Энн, которая унаследовала плантацию после того, как миссис Холли уехала оттуда, управлял ее кузен Эдвард Роберсон.
Нам никогда не нравился кузен Эдвард. Мы называли его Эдвард Петушок, потому что он ужасно чванился, в лучших семейных традициях.
Чтобы дать вам представление о том, какой дрянью был Эдвард, скажу только, что он появился на плантации с убеждением, что «черные дикари» будут работать гораздо лучше, если у них не будет своих садиков. Причем у него не хватило смелости самому заявить нам, чтобы мы их уничтожили. Нет, мэм. Вместо этого однажды на заре мистер Джонсон выстроил нас в линеечку и потребовал, чтобы мы выкопали все свои растения, кусты и травы и засыпали все землей.
Отец вымолил у мистера Джонсона разрешение, встретился с мастером Эдуардом в чайной комнате, и жестокие планы быстренько рухнули. Позже папа рассказал мне, что он говорил совсем немного. Он просто рассказал Эдварду обо всех болезнях, которые постигли Ривер-Бенд за последние годы, и обвинил в этом климат здешней низменной местности.
— Вы во власти этой земли, а пределы ее возможностей превышают ваши во много раз, — сказал он Эдварду. — И ваш народ не понимает, что означает выражение «поспешай медленно». — Потом папа рассказал про проклятье Ривер-Бенда и про преждевременные смерти ее бывших хозяев. Под конец он сказал: — Видите ли, сэр, я готов согласиться, что разрешить нам выращивать собственные фрукты и цветы — огромная уступка. Но я глубоко верю, что сытые негры, которые любят вдыхать аромат роз и добавлять к рису бобы, будут лучше ухаживать за миссис Китти, Элизабет и Мери… Лучше с ними, чем с голодными рабами, которые не понимают, для чего нужна красота. Хотя я и сам африканец,
После этого разговора у нас было меньше проблем с Эдвардом Петушком, разве только ему хотелось продемонстрировать свое мужское превосходство мисс Энн, которую теперь следовало называть миссис Энн. Выйдя замуж за Джона Вильсона Пойэса, она круглый год жила в Чарльстоне и приезжала на плантацию раз в месяц. Он был доктором, из одной из самых богатых семей в округе. Мы так толком и не поняли, как она сумела его заарканить. Ходили слухи, что она просто приставила к его голове пистолет и предложила выбирать. Отец научил ее стрелять в то же время, когда она училась вышивать, и глядя в дуло пистолета, доктор Пойэс понял намек и принес свои брачные обеты.
Несмотря на ее замужество, кузен Эдвард был с ней очень мил. Все говорили, что она была по-настоящему хороша, с голубыми глазами, которые кузен Эдвард называл «совершенно ослепительными». Когда она находилась поблизости, его собственные большие глаза вращались во все стороны, словно на усиках, как у насекомых. Но она не обращала на него особого внимания. У нее было двое деток — светловолосая дочка Элизабет (так же звали и дочку Эдварда), и мальчик Дуглас, копия Маленького Хозяина Генри — те же огненно-рыжие волосы и все такое. Она приезжала в Ривер-Бенд, чтобы проверить, как идут дела и навестить своих «милых черномазых», как она нас называла.
Когда она проезжала в своей карете, мы махали ей отовсюду, где бы ни работали. Потом нас выстраивали перед ней в шеренгу, и мы пели для нее одну из старых песен моего отца, «Барбару Аллен». Мы вели себя так, словно выскакивали из штанов от счастья, что она здесь. Пару раз у нее даже слезы на глаза наворачивались. Наверное, у нее в голове были одни опилки.
Как бы там ни было, когда пират появился в Ривер-Бенде, папа уезжал в Чарльстон. Он искал там нежно-зеленую ткань, из которой Лили и я должны были сшить новое бальное платье для миссис Толстухи. Посетитель разговаривал в гостиной с мастером Эдвардом. Кроу подслушал, как они кричали, и все это было как-то связано с папой. Насколько Кроу понял, этот человек когда-то очень давно встречался с папой и хотел снова увидеть его. Очевидно, Эдварду Петушку не особенно понравилось это намерение, и он велел посетителю покинуть его владения на счет три.
Я чуть с ума не сошла, потому что предположила, что это Джон Стюарт, тот маленький мальчик, который дружил в Португалии с папой. Теперь он уже должен быть взрослым. И вот наконец-то он приехал, чтобы освободить папу!
Но я описала этого человека папе, и он сказал, что это не может быть Джон. И все равно он закрыл глаза и тяжело вздохнул, а в животе у него заурчало.
Кстати, мы так и не выяснили, кем был тот мулат. Все, что смог сказать про него мастер Эдвард — это какой-то «смутьян проклятый» из Джорджии.
На следующее утро папа отдал мне письмо в запечатанном конверте. Для Джона Стюарта. Он сказал, что написал большую его часть много лет назад, но не отдавал его мне, пока не дождется знака. Этим знаком и оказалось появление в Ривер-Бенде мулата, хотевшего с ним повидаться. Я должна была положить письмо в банку и зарыть в лесу.
Я сказала:
— Но папа, если он когда-нибудь приедет, ты сможешь отдать ему это письмо сам.
— Нет, Морри, вдруг меня не будет на плантации? Письмо должно быть у тебя. Нельзя полагаться на удачу, он должен понять, что ты — моя дочь.