Охотники за сказками
Шрифт:
И мьг догадываемся, что о нас идет речь.
Что-то зловещее слышится в этих словах Пищулина.
Дедушкин разговор козлиная борода всеми мерами старается на другое свернуть. Бумажку с записями предлагает порвать и выбросить.
Все равно никто не подпишет! А дед Савел свое продолжает:
— Не давал ты, — говорит, — клеймо Онучину?
— Ты что — с ума спятил?! — разъярился Пищулин. — Не понимаю я, что значит кому бы то ни было клеймо доверить? Да как ты смеешь такое?!
— А я вижу! — прозвучал
Смуглая худощавая девчонка в сером платьице с желтеньким сачком для ловли бабочек встала перед гневным Пищулиным и почти весело, нараспев повторила:
— А я вижу!..
Я даже открыл рот от удивления. Это была она, «королева».
И объездчик сбился с тона:
— Чего видишь?!
— Клеймо вижу, — беззаботно отвечала она. И, неожиданно отбросив сачок, метнулась к задней лошади. — Вот оно!.. Сюда смотрите! — И «королева» выхватила из передков тот самый молоток, что видели мы с Ленькой у Ону-чиных возле семянки на поруби.
Это и было клеймо, которое много дней не давало дедушке покоя.
Теперь отпадали все сомнения. Пищулин за водку и пай от барышей помогал нэпманам расхищать лес — народное богатство.
И дедушка приписал в своей бумаге, что клеймо было обнаружено у Онучина.
— Анна! Ольга Васильевна, подпишите протокол, — обратился к женщинам, не обращая никакого внимания ни на Пищулина, ни на Фому с Санькой, которые со стягами в руках стояли возле чалого битюга.
Мы тоже подписались один за другим ниже двух букв и трех крестиков Анны Павловны. Вывела свою фамилию и Нина Королева. Вывела — оглянулась на Леньку и поставила точки над «е».
— Дедушка, — подпрыгнула она и коснулась губами бороды старого лесника, — теперь домой бегу… Борька, завтра твоя смена дома сидеть!.. Запомни!
Забежала за кучу бревен — и пропала.
Боре снова пришлось взяться за вожжи. Мы вместе с дедушкой возвращались старым путем под бешеный лай и вой спущенной с цепи собаки.
— Хватай, Пират!.. Хватай!.. — натравливал собаку Пищулин.
— На-ка, сцапай! — говорил дедушка всякий раз, когда разъяренный пес приближался к нам.
И страшная собака с щенячьим визгом кидалась обратно.
— Чего это у тебя в бумажке, дедушка? — не удержался я от любопытства.
— Так, острастка на всякий случай для кусачей скотины, — отшутился дед. — Посмотреть хочешь?
Нет, не заговорное чудодейное слово отгоняло рыжего пищулинского цепняка. Кусок медвежьего сала, завернутый в бумажку, нес дед Савел в кармане.
— Специально для этой твари захватил! — говорил он, приостанавливаясь и снова заставляя остервенелого пса опрометью мчаться к дому с петухами.
Лесной пожар
— Вот мы и дома, соколики!
С этими словами дедушка глянул вокруг прояснившимися глазами и вздохнул полной грудью, будто долго шел через глухое и душное ущелье и только сейчас выбрался, наконец, на чистый воздух.
После угрюмо-настороженного пищулинского дома, притаившегося за глухим забором, маленькая дедушкина сторожка, открытая всем ветрам, кажется особенно приветливой. Здесь и лес шумит привольнее и голоса звучат бодрее. Даже травы на поляне шелестят по-особенному дружелюбно и радостно.
Неразлучно с дедом провели мы этот день до вечера, помогая ему управиться со всеми хозяйственными и служебными делами. Боря получил задание и пустился отгонять Пегашку в известный ему лесной поселок.
— Вручи лошадь самому Туманову. Передай ему о Пи-щулине все, как было. Постарайся ничего не позабыть, — наказывал дедушка, провожая в дорогу своего первого помощника.
— Не забуду. Все расскажу.
Боря пришлепнул вожжами по расписной спине Пегаш-ки. Конек крутнул головой и потрусил неторопливой рысцой.
— Дожидайтесь, вернусь через денек! — прокричал Боря издалека.
— Дожидаемся!.. Возвращайся скорее!
Вечером, когда сидели мы на своем излюбленном местечке неподалеку от шалаша, дед Савел, посмотрев на всех внимательно, спросил:
— Кто же из вас, соколики, и где костры разводил?
И слышим мы, что это продолжение разговора, на который так старательно пытался свернуть Пищулин. Тогда дедушка не стал в сторону от главного уклоняться, а сейчас вспомнил:
— Что задумались?.. Признавайтесь. Здесь стесняться некого.
Пришлось нам немножечко рассказать о костерке над озером, который завели мы, когда всю делянку от сучьев очищали.
— Под берегом, в стороне от леса — не беда. На поляне тоже нет опасности. Припомните, еще где не заводили ли?
— Пищулин вон какие страхи наговорил, что вы день и ночь костры палите, — выяснял все подробно дед Савел.
— Выдумывает он, дедушка! Мы всю правду сказали.
— Значит, только и было, что над озером?.. Как, Павел? Точно все?..
— Точно, — подумав и не торопясь, со всей серьезностью подтверждает Павка. — Без тебя только один раз, над озером.
Что со мной, то не в счет. На меня Пищулин не жаловался, — похоже, удовлетворенный нашим откровенным признанием, переходит дедушка на шутливый тон.
И все-таки что-то недоговоренное, похожее на затаенную тревогу сквозит в этом разговоре.
Чувствуется, что гнетет старого лесника какая-то неотвязная дума, которую, как мы ни стараемся, не можем рассеять.
Сумрачно было в небе, тоскливо в приутихшей мальчишеской компании в первый вечер после посещения дома с петухами. На следующий день небо прояснилось, но по-прежнему тихо и немножко грустно было на поляне возле сторожки. Как-то снова не являлось к нам непринужденное веселье.