Охотники за сокровищами
Шрифт:
Последним хранителем памятников на действительной службе оставался конечно же Джордж Стаут. В конце июля 1945 года он покинул Европу, отправившись в Америку, но всего на два месяца. Потом он попросил перевода на Тихоокеанский фронт – и получил его. В октябре 1945 года он прибыл в Токио, где служил главой Службы изящных искусств и памятников в главном штабе Верховного командования союзных сил. В середине 1946 года он уехал из Японии. За все свои заслуги он получил Бронзовую звезду и Похвальную медаль армии США.
После службы в Японии Стаут ненадолго вернулся в гарвардский Музей Фогга. Затем он был назначен директором Вустерского музея искусств в Массачусетсе, а оттуда перешел в Музей Изабеллы Стюарт Гарднер в Бостоне, который обладал постоянной коллекцией и поэтому
Когда Джордж Стаут вышел на пенсию в 1970 году, он был известен во всем мире как один из главных специалистов по консервации. В 1977 году он опубликовал статью о своих первых опытах в Музее Фогга, который к тому времени уже называли «первым по художественной консервации в Америке». В 1978 году профильные журналы воспевали Стаута и его коллегу-химика Джона Геттенса как «отцов-основателей Фогга», положивших начало новой эпохе консервации. Другой журнал провозгласил, что главным достижением Стаута было примирение новых технологий с «эстетической чуткостью традиционного искусства консервации и исторической науки». Иными словами, при всей своей способности идти в ногу со временем Джордж никогда не забывал, что живые люди гораздо важнее машин.
Однако о годах его службы на Второй мировой войне никто почти ничего не знал. Главным образом потому, что сам Стаут почти никогда о них не распространялся. Когда в начале 1978 года к нему пришли из Смитсоновского института брать интервью для Архива американского искусства, Стаут, как всегда скромничая, сказал, что был призван для работы в Службе памятников и выполнял свой долг, как обычный солдат. Он ни словом не упомянул, что больше, чем кто-либо другой, сделал для создания этой службы. Когда в 1978 году Стаут умер, в его некрологе говорилось только, что он был «известен во всем мире как один из создателей и главных экспертов в области художественной реставрации» и что во время Второй мировой войны он участвовал в разработке техники камуфляжа, а после этого «был приписан к командованию генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра и служил в Отделе памятников, изящных искусств и архивов».
Но те, кто был знаком с ним лично, не сомневались в той огромной роли, какую он сыграл в ПИИА и в деле сохранения европейской культуры. В официальной армейской характеристике отмечалось, что он был «воодушевлен своей задачей и почти все время проводил на линии фронта, не заботясь о личном удобстве и безопасности. <…> В своих отношениях с другими боевыми подразделениями демонстрировал неизменный такт и отличную штабную работу». Стоит также вспомнить слова хранителя памятников Крейга Хью Смита, соратника Стаута по его последним дням в Европе: «Стаут был лидером – тихим, бескорыстным, скромным и в то же время очень сильным, невероятно заботливым и замечательно современным. Говорил ли он, или писал – он не разбрасывался словами, выражался точно и образно. Ты верил его словам и был готов им следовать».
Но все это не раскрывает, как много Стаут сумел сделать, как невероятно ценили и любили его другие хранители. В своих письмах и мемуарах они с постоянной теплотой вспоминают этого симпатичного офицера, работающего без устали и добивающегося невероятных результатов. Но лучше всех, пожалуй, выразился Линкольн Керстайн, сказавший просто, что Джордж Стаут «был величайшим героем войны из всех – именно он спас искусство, о котором все говорили».
И все же нет ничего удивительного в том, что вклад Стаута в дело ПИИА так никогда и не был оценен по заслугам, потому что за прошедшие после войны десятилетия и сам отдел, и его труды затерялись в тумане истории. Частично можно винить в этом обстоятельства. Хранители памятников были типичными представителями «величайшего поколения», им всем было свойственно принижать свою роль в войне. Поскольку у них не было части, не осталось и официальной истории. Кому-то удалось подружиться и поддерживать связь, но большинство не особенно хорошо знали друг друга. У них не появилось и единого лидера, который представил бы всему миру этих скромных экспертов, не говоря уж об их достижениях.
Возможно, по этой причине армия просто забыла о попытках спасения искусства.
Наследие хранителей обессмертили слова офицера ПИИА Эдит Стенден, которая сказала: «Быть благородным недостаточно, надо еще и действовать благородно». Стенден – как до нее президент Рузвельт и генерал Эйзенхауэр – понимала, что важнее всего – первые впечатления. Страны, которые забывают наследие хранителей, делают это на собственный страх и риск. Так, несколько лет назад мне пришлось общаться с одним офицером, ответственным за розыск пятнадцати тысяч произведений искусства, украденных из Национального музея Ирака в Багдаде после вторжения США. Он признался, что никогда ни о каких хранителях не слышал.
Затем группа офицеров и солдат Службы по связям с гражданской администрацией и населением совместно с гражданскими экспертами, среди которых были полковник Мэттью Богданос (в отставке), майор Корин Вигенер (в отставке) и профессор Джон Рассел, в результате отважной и неустанной работы все-таки сумела хотя бы частично возместить ущерб, нанесенный музею. Им удалось найти и вернуть около половины украденных предметов искусства. Они также проводили обучающие семинары для солдат. Но, несмотря на все их усилия, мир все равно запомнил только первые действия США после разграбления Национального музея Ирака.
Но что еще интереснее, даже художественное сообщество десятилетиями умудрялось не замечать подвигов этих выдающихся мужчин и женщин. После войны большинство хранителей вернулись на родину и возглавили самые значительные культурные институты своих стран. В одной Америке они работали, например, в художественном музее Метрополитен, Нью-Йоркском музее современного искусства, Национальной галерее искусства, Музее искусств Толидо, Музее искусств Кливленда, Коллекции Фрика, Музее искусств Фогга, Бруклинском музее, Музее искусств Нельсона-Аткинса, Музее Изабеллы Стюарт Гарднер, Музее Почетного легиона в Сан-Франциско, Художественной галерее Йельского университета, Музее искусств Вустера, Музее искусств Балтимора, Музее искусств Филадельфии, Музее искусств Далласа, Музее Амона Картера и библиотеке Конгресса. Деятельность хранителей и их советников во время войны повлекла за собой создание двух самых влиятельных культурных институтов страны: Национального фонда гуманитарных наук и Национального фонда искусств. Возьмите любой список ключевых сотрудников культурных институтов страны 1950 –1960 годов, и вы обязательно найдете там хотя бы одного человека, служившего в Отделе памятников, изящных искусств и архивов при армии США. И несмотря на все это, когда я разговариваю с представителями этих организаций, почти всегда оказывается, что они понятия не имеют, что их бывшие директора и кураторы участвовали во Второй мировой войне, помогая спасению мирового культурного наследия.
Даже в 1990-х, когда поднялась новая волна розысков украденного нацистами искусства и возвращения его законным владельцам, про хранителей и их достижения так и не вспомнили. Иногда кого-то из них приглашали выступить на конференции, но только когда нужны были подробности их опыта. Как сказал один из главных экспертов по реституциям, побывавший на этих конференциях, даже самые образованные, самые преданные делу коллеги не замечали сокровища, хотя оно находилось у них прямо перед глазами: не произведения искусства на миллиарды долларов, все еще числящиеся утраченными, не сотни тысяч пропавших шедевров, а 350 или около того постаревших ветеранов отдела ПИИА. Даже сегодня, говоря об обнаружении или возврате важнейших предметов искусства, пресса прежде всего подчеркивает их стоимость и только потом добавляет: «Возвращено после войны союзными войсками». А ведь именно труд хранителей позволил всем этим реституциям состояться.