Охваченные членством
Шрифт:
— Вы такой-то? — И в руках пачка драгоценных...
— Нет, — говорю, — не я!
— А где он?
— А кто его знает!
— А вы кто?
— А я его брат... двоюродный... погостить при ехал...
— А вы не могли бы ему повестку передать!
— Нет, — говорю, — не мог бы... Я уезжаю завтра!
— Ну, извините!
— Ничего, ничего... Пожалуйста.
И только менты собрались уходить, несет черт мою ненаглядную:
— Вовик, с кем это ты тут беседуешь? Здрас-с-ти... — Убил бы!
Менты сразу встрепенулись:
— А можно ваш паспорт посмотреть, брат, елы-палы, двоюродный...
Я говорю:
— Нет у меня паспорта...
— Ладно, — говорят, — поверим тебе и без паспорта! Расписывайся за повестку.
И я понимаю, что никуда не денешься. Попал и дерьмо — не чирикай! А то еще в ментовку потянут для установления личности и штраф запаяют за потерю паспорта.
— Судя по прикиду, ты — десантник?
— Ну... Пять минут — орел, остальное — лошадь!
— Вот, — говорят менты, — удивительное дело.
Как моряки или танкисты — никаких проблем, как десантник — так обязательно цирк! Один вообще смерть симулировал, второй в окно выпрыгнул! Два дня ловили. Что же вы так служить-то не любите?
— Это, — говорю, — не соответствует исторической действительности, и хотя мы, гвардейский десант, войска потные, но служим с энтузиазмом. Как тот пес, что в скипидар сел и потом себе задницу вылизывал с огромным, между прочим, энтузиазмом.
Ну, посмеялись они, ушли. Моя дура стоит, ничего не понимает. Я говорю:
— Не была бы ты, Маруся, кормящая, я бы на башке твоей козьей рога нарисовал!
Она сразу в слезы. Поняла, что кругом виновата!
— Тебе, — говорю, — заняться нечем? Вон, малая некормленая орет. Сунула бы ей титьку и сидела бы на попе своей широкой ровно. Нет, тебя сюда нелегкая принесла! Услыхала, что мужики, — примчалась задницей вертеть, а мне теперь шинель напяливать!
— Зачем?
Для красоты, едрена корень!
— Вовик, что же будет?
Переподготовка! Мать ее... Сборы!
— Ох... так некстати!
— Война всегда некстати.
— Вовик, ты не пойдешь!
— В честь чего? Повестку-то по твоей милости мне втюхали!
— У тебя грудной ребенок!
Просто меня даже смех разобрал!
— Слушай, — говорю, — корова ты дойная! Излагаю медленно: ребенок грудной у тебя! У меня — почетный долг и обязанность! В натуре!
— У тебя, между прочим, еще и отцовский долг есть! — Телевизора насмотрелась.
— И гражданский, и общественный, и сыновний, и профессиональный, и семейный... Где я столько назанимать долгов успел? Вроде еще и жить-то фактически не начал! А самый главный — воинский!
— Я с тобой пойду! Я им скажу!
— Ты уже сказала. А там, при твоем уме и красноречии, такого наговоришь, что я в Антарктиде буду слезами земную ось поливать, чтоб не скрипела! Так что вот, моя дорогая, здесь твоя — женская доля, а там моя — мужская жизнь! Не хватало мне еще за твоим подолом прятаться! Сколько же вам, бабам, нас унижать можно?
— Ну как же я тут одна буду?
— А вот это уже твои проблемы! Как наши матери в войну! Теперь рогом сама упирайся!
Тут она начинает губами трясти:
— Вовик, а это не война? В глаза мне гляди! Говори правду!
— Какая, — говорю, — война! Война бы — мы бы уж давно на кладбище под белыми простынями ползли. Да война — херня! Главное — маневры! Начальству охота в войнушку поиграть!
Хотя, с другой стороны, они, в сущности, правы! И оборону нужно крепить, и резервистов дергать, чтобы жиром не заплывали. Ну, когда это так умозрительно воспринимаешь, то вроде все путем, а как к собственной заднице припрет, тогда возникает внутреннее недовольство. Потому что когда тебе за тридцать, есть масса полезных занятий, кроме как с автоматом бегать или с парашютом жизнью рисковать! И времени на воинские забавы категорически нет, и материально — одни убытки!
Я это отлично понимаю, но в указанный день в военкомат иду. А куда денешься! Перед военкоматом огромная толпа малоценных мужиков. Стоят, курят, прихохатывают. День-то по среднему оплачивается. Которые отметку в повестке получили, уже за пивом полетели. Отдельно стоит когорта ценных мужиков. Их беременные бабы и бабы с колясками за рукава держат. Я бы со стыда сгорел. Я думал, что моя Валентина Васильевна, а точнее «Маруся» (я жену так зову, потому что полная «Маруся»!), одна такая дура, но, оказывается, это им всем свойственно. Все «Маруси»! И некоторые наши братья по полу уже не сопротивляются.
И чуть в стороночке — группа особо ценных мужиков: двое в наручниках с ментами и один с двумя медсестрами, чуть не в смирительной рубашке.
Захожу в помещение. Народу как на вокзале в курортный сезон. Три очереди, ну, я по уже сформировавшемуся рефлексу становлюсь в ту, которая поменьше. И, оказывается, это была моя ошибка.
Подхожу к столу. А там сидит такой инвалид умственного труда, затылок всмятку. Что характерно, и уже заметил, что вот на таких массовых проверках особенно лютуют разнообразные уроды из гражданских лиц из общественности, и показательно, что сами они даже под наркозом в армию не годны. Невооруженным глазом видно. От комплексов, что ли, они в призывные комиссии лезут или для объективности их туда приглашают? Этот — как рыба-телескоп, очки толщиною со стакан:
— Ваш паспорт.
А я что, с печки упал паспорт им давать? Он мне для собственных нужд необходим.
— На прописке, — говорю.
— Давайте повестку, — и начал по ней стаканами своими шарить. Чувствуется — ни хрена не видит. Полез в какие-то папки бумагами шуршать.
— Где, — говорит, — ваша учетная карточка?
Ну, умереть от смеха! Откуда мне знать, где у них моя карточка! Совершенно на голову больной.
— Не знаю, наверное, в Кремль отправили.
Говорю и понимаю, что не там я гондурасить-то начал, не там... Не тот здесь политический климат. У козла этого глаза больше стаканов становятся.