Океан разбитых надежд
Шрифт:
Небольшая комната прямоугольной формы стала моей несколько лет назад, когда Луиза и Зои переехали в соседнюю. Раньше бабушка самостоятельно присматривала за маленькими девочками, и поэтому выбирала для них комнату, которая располагалась бы ближе к её кабинету. Здесь до сих пор находится вторая кровать, предназначенная для Зои, над которой висит фотография девочек, а на нижней полке шкафа всё ещё ютятся старые куклы.
У каждого ребёнка в детском доме есть своя история, как я уже говорила. Современные технологии позволяют нам не только держать её в голове, но и запечатлеть на фотографиях. Луизе восемь, мы с ней знакомы не так давно, но её скромная улыбка моментально меня покорила. Она не была фальшивой или натянутой, нет. Луиза улыбается очень редко, и видеть её, когда она расцветает,
Зои намного общительнее своей подруги. Зои на несколько лет младше Луизы, но она быстро нашла общий язык практически со всеми ребятами в детском доме. Она является обладательницей по-настоящему заразительного смеха. Прошлым летом парни, Луис и Джейкоб, пытались подражать маленькой девочке, а затем сами вошли во вкус, как это зачастую и происходит. Зои приняли быстро: все полюбили её заливистый смех и доверчивость.
Я оставляю туфли при входе и снимаю с себя комбинезон. Сегодня я решаю нарядиться в нежно-голубое платье и кеды, в которых ходила на вечеринку. Я просовываю ладони через рукава, завязываю на талии тканевый ремешок и ныряю в белые кеды. Затем, взяв с собой бутылку воды и связку ключей от некоторых дверей детского дома, выхожу в тёмный коридор.
Тут всё так же безлюдно: ни единой души. Лишь отголоски разговоров долетают откуда-то снизу и часы под потолком тихо-тихо отбивают секунды.
Меня совсем не радует перспектива проводить три месяца лета вместе с матерью: она затаскает меня по спортивным центрам, посадит на новые диеты, ограничит моё свободное время и карманные деньги – она пойдет на всё, лишь бы агентство, с которым у нас сейчас заключён договор, продлило контракт. Для мамы я не была кем-то особенным – просто кукла, за которую хорошо платят. Деньги за мои фотографии для журналов и показы являются для мамой приятным бонусом. Моя слава играет маме на руку, улучшая её же имидж. Меня же никогда не тянуло на модные показы. Я была готова носить дешёвый, но удобный сарафанчик, ходить в кедах круглый год и не тратить час утреннего времени на макияж. Зато у меня получалось хорошо стоять и ходить на каблуках. Вообще я считаю, что нет в жизни такого дела, которому нельзя обучиться. Будь то математические расчёты или выступления на подиуме. Вы можете усердно заниматься, и в один прекрасный день разгадаете тайну появления числа «пи» или встанете на самые высокие в мире каблуки. Но к делу обязательно должна лежать душа, а во время выполнения сердце не должно вырываться вон от волнения. Любимое дело – это отдых, отдых уставшей души. Я никогда не отдыхала, поэтому считаю, что время настало.
В темноте я на ощупь нахожу нужный ключ из связки, после чего вставляю его в замочную скважину двери в кабинет. Несколько аккуратных поворотов ключа, и я толкаю дверь от себя. Бабушкин кабинет с годами не меняется: старые стеллажи с книгами в кожаных обложках всё так же ютятся друг напротив друга, большой дубовый стол со временем не теряет своего шоколадного оттенка, тёмно-зелёное кожаное кресло всё такое же большое для меня. И, на удивление, всё такое же скрипучее. Старые короткие ножки его в дождливые периоды разбухают от влажности, а затем становятся достаточно хрупкими. Поэтому даже в кресло я присаживаюсь осторожно, с излишним трепетом. Я смотрю на противоположную стену, в которой расположился вход в кабинет – она вся занавешена старыми фотографиями в выпиленных из древесины рамках, а местами на них виднелись потёртости.
На одной из фотографий изображён совсем ещё маленький Билли. Русые вьющиеся волосики покрывают его белую черепушку, маленькие ручки держат три наливных яблока,
Билли Акерс – мой ровесник. Его нельзя назвать красивым или хотя бы приятным глазу: огромный нос больше похож на клюв, впавших глаз почти не видно, а с толстых губ всегда слетают всякие пошлости. Природа наделила парня широкой спиной, рельефным прессом и большими кулаками. Да, он любит поколотить не только младших. Я стараюсь не думать об этом.
Мои пальцы сначала начинают стучать по обтянутым кожей подлокотникам кресла, а затем ладони вовсе сжимаются в кулаки. Эту привычку я переняла у мамы.
Три коротких удара по двери раздаются в пустой комнате так неожиданно, что я подпрыгиваю на скрипучем стуле, а в груди что-то передёргивает. На секунду я даже подумала, что за дверью никто другой, как сам Билли. Я точно увидела, как он ногой выламывает старую дверь, с какой яростью выдёргивает меня из бабушкиного кресла и швыряет в сторону большого книжного стеллажа. В ушах раздаётся пронзительный звон, тяжёлые книги с грохотом рассыпаются вокруг меня, поднимая в воздух непроглядную пыльную тучу. Внутри всё сжимается, лёгкие впиваются в острые кости, и я больше не могу дышать. Моя шея, щёки, лоб – всё в миг вспыхивает холодными языками пламени, и лицо бледнеет, будто бы только что умылась ледяной водой.
Но это лишь мимолётный страх – или отличная завязка нового романа Стивена Кинга, не знаю. Пока я уязвима перед Билли Акерсом, мне будет страшно, страшно до головокружения, до потери сознания. Тяжёлым трудом мне удаётся развеять ужасные картины, вспыхнувшие перед глазами, и сосредоточиться на глухом размеренном стуке. Я встаю на ноги и тихо, почти на носочках подхожу к двери. Дрожащей рукой берусь за ручку, а потом нерешительно нажимаю предплечьем и дтяну дверь на себя. Скрип пронзает окружение, и мои мышцы содрогаются. В груди будто пулемёт, а горло распирает металлическим привкусом.
– Миссис Лонг, – слышу я юный мужской лепет, после чего теряю и без того заплутавший дар речи.
Он прост и мелодичен, непримечательный, но кажется мне таким редким. Это лепет Люка.
Его рост намного больше моего. Мне приходится приподнимать голову, чтобы посмотреть в глаза парню, чтобы почувствовать его аромат, чтобы разгадать очередную тайну. Он – настоящая тайна. Тайна, которую мне поручено разгадать.
Я теряюсь, начинаю бегать глазами по сторонам, словно пытаясь смахнуть пыль с мебели одним только взглядом. Люк то пятится назад, скрепя половицами под ногами, то ступает чуть ближе. Тикание часов, далёкий ребяческий смех и журчание Ривер Фосс за окном – звуки смешиваются в оркестр, сбивающий с толку. Но главным инструментом всё равно остаётся голос парня, стоящего напротив. Он как протяжная виолончель, как фортепианное арпеджио. Люк дурманит меня всё сильнее, а я не могу с этим справиться.
– Бабушка скоро подойдёт, – Я открываю дверь шире, попутно отходя вглубь комнаты, – Можешь пройти. Что-то серьёзное? – заканчиваю я, как ни в чём не бывало.
Мы снова встречаемся друг с другом. Его чуть печальный взгляд, кажется, навсегда застывший в глубине глаз, длинное тело, каштановые волосы, ещё нетронутая, почти белая кожа. Всё в нём для меня новое, неизведанное, таинственное. На вытянутом лице изредка играют эмоции: то еле уловимое смущение, то дикий страх, заставляющий парня напрячь тонкие губы. Его одежда достаточно скудная по сравнению с моей. Рваные синие брюки и однотонная серая футболка даже вместе будут стоить дешевле моего платья. Но они всё равно привлекают меня. Под тонкой тканью скрываются нежные, словно обрисованные кистью художника ключицы и неширокие плечи.
Он смотрит на меня с чрезмерным интересом. Его отчего-то привлекают мои яркие глаза, впалые румяные щёки, вьющиеся локоны, которые расположились на моих плечах, и тонкие запястья, которые он обводит своим взглядом каждые несколько секунд.
– Ничего серьёзного, мисс Лонг, – Люк опускает голову и разворачивается в дверном проёме.
Я срываюсь с места и вновь оказываюсь около двери.
– Зови меня Кэтрин, – кричу я парню, который уже скрывается во тьме коридора.
На секунду он останавливается и будто бы задумывается, что бы мне ответить. Люк разворачивается и говорит: