Окрашенное портвейном (сборник)

Янс Георгий

– Изучает? – сразу понял он.

– Не видишь что ли, губами шевелит, – зло ответил Непряхин.

– Ну и что тут особенного написано? – отложил газету Заворуев. – Бредятина сплошная. Нормальному человеку понятно, что не было здесь никогда Ноя и не могло быть. Через неделю все забудется.

– Бредятина, говоришь? – все также зло продолжал Непряхин. – Ты со своими пьянками и бабами совсем чутье потерял. Ты видишь, за чьей подписью письмо?

– Нет, не посмотрел.

Петр Фомич вновь берет газету и ахает:

– Скоков! Да он такого в жизнь не напишет.

– Вот

тебе об этом и толкует Иван Сергеевич, – вошел в разговор Семипостол. – Почему Скоков. Почему не кто-то из нас? Мы тоже любим нашу малую родину, интересуемся ее историей. Почему нас о письме загодя не предупредили? Неспроста нам этого Ноя подкинули. Ох, неспроста. Скажут, какая же вы власть, если приезд такого человека проглядели. Начнут с потери бдительности, а там ниточка потянется.

– Ты думаешь, Кузьмич, с помощью этого Ноя скинуть нас хотят? – недоверчиво спросил Заворуев.

– В том-то и дело, что непонятно пока, что они там хотят, – продолжил разговор Непряхин. – Сам понимаешь, что нас всенародно избранных так просто не уберешь. Хитрый подход требуется. Может быть, Ной и есть этот подход. Не найдут остатки Ноева ковчега, а скажут, мол, местная власть эти остатки похитила. Тянет на хищение с отягчающими историческими обстоятельствами.

– Так такой статьи в уголовном кодексе нет, – недоуменно заметил все тот же Заворуев.

– Ты думаешь долго им там поправку в кодекс внести. Миллион зеленых за слово, и они «Зайку мою» гимном сделают, – возразил Непряхин.

– Неужели они нами заниматься будут? На самом верху? – вконец растерялся Заворуев.

– Да, как два пальца об асфальт – сказал Семипостол. – Сам знаешь, места у нас знатные. Если из этого Ноя, что-нибудь получится, значит, всякие паломники понаедут. Земля в цене в разы сразу поднимется. Отсюда делай выводы.

– Говорил я еще полгода назад, что надо было продать всю землю тому инвестору, а самим сваливать. Пожадничали. Посчитали, что мало предложил. А теперь можем и с носом остаться, а то и того хуже – загреметь под фанфары, – заметил Непряхин.

– Какую-то вы мрачную перспективу мужики рисуете, – задумчиво произнес Заворуев. – Вдруг все проще, и Ной действительно у нас причалил. А, если это так, то…

– Там Скока пришел, – перебила его, вошедшая в кабинет Алла. – На прием просится.

– На ловца и зверь бежит, – неожиданно довольным тоном произнес Заворуев. – Пусть заходит.

В кабинет заходит Скоков. Александр Сергеевич Скоков со времени освобождения из заложников вице – мэра здорово изменился. Вместо тренировочных штанов на нем появились не новые, но довольно аккуратные брюки, тапочки сменил на кроссовки. Несменяемой осталась только тельняшка, которая дополнялась теперь висящим на груди телефоном. Телефон подарил ему Татищев. «Для оперативной связи», – пояснил он Скокову. Эти внешние изменения не смогли не сказаться и на его внутреннем состоянии. Перед тем, как пьяным свалиться спать он обязательно снимал брюки, чтобы не помять и не запачкать.

Алла решила задержаться в кабинете, всем своим женским нутром почуяв, что должно произойти

нечто интересное. И это «нечто» она не может, просто не имеет права пропустить.

– Здорово, мужики, – не без доли превосходства поприветствовал присутствующих Скоков. – Да, вы я вижу, мои научные труды изучаете, – заметил он в руках Заворуева местную газету.

– Да, вот читали и восторгались полетом твоей фантазии, – с иронией ответил Непряхин. – Читали и гордостью наполнялись наши сердца, что такой Жюль Верн у нас в деревне живет.

– Будет тебе известно, Иван Сергеевич, что это не фантазии, а результат моих научных исследований. Тебе даже в голову не приходит, что простой деревенский мужик способен на такой полет научной мысли.

Это были «домашние заготовки» Скокова, которые они заранее обсудили с Татищевым по телефону.

– Знаю я твой полет «научной мысли». От горлышка до дна бутылки. Ты не крути здесь перед нами, а лучше по – хорошему выкладывай, кто научил? – начал напирать на него Непряхин.

– Иван Сергеевич, погоди, не напирай на человека. Александр… Как вас по батюшке? – Семипостол всем своим партийным нутром явственно почуял опасность.

– …Сергеевич.

Александр Сергеевич, имеет право на свои научные изыскания, – продолжил он. – Лишь бы это служило процветанию родного края. Мы все гордимся нашим паранойевским районом. Каждый из нас вносит свой посильный вклад в закрома малой родины. Когда наши потомки откроют эти самые закрома, они найдут частицу вклада главы, председателя Совета депутатов, заместителя главы. Но, если наши помыслы и дела устремлены вперед, то товарищ Скоков смотрит взад, и через этот зад осмысливает настоящее, чтобы еще явственнее представить наше светлое будущее. Так ведь, Александр Сергеевич?

– Конечно, – приободрился Скоков. – Я в последнее время только и думаю о процветании родного края. И мое письмо вклад в эти самые закрома. У меня и так дел по горло, а я еще процветанием занимаюсь, – уже от себя добавил Скоков. В эти минуты Александр Сергеевич был на краю блаженства. Он почувствовал незнакомый привкус – привкус власти.

– А, что кроме тебя никого не нашли для научных изысканий? – все еще не унимался Непряхин.

– Что значит «не нашли»? – вроде как обиделся Скоков. – Меня и не надо было искать. Я всю сознательную жизнь поисками Ноева ковчега занимался. Методом проб и ошибок шел к цели, набирал фактический материал. И сегодня я на пороге открытия, которое послужит во благо всему нашему району и всем закромам. Может и мне чего от этих закромов перепадет.

Последняя фраза уже была скоковской импровизацией.

– А почему мы о твоих изысканиях ничего не знали? – также, зачуяв неладное, спросил Заворуев. – Почему молчал? Почему не доложил руководству? Мы – власть, в конце концов, а не в курсе твоих исторических изысканий.

– Вы и не очень-то интересовались. Вы, что думаете, я просто так по полгода на реке проводил, все знают.

– Так ты же там в своем шалаше пьянствовал, – непроизвольно – искренне удивился Семипостол. – Когда же ты ковчег искал?