Окрашенное портвейном (сборник)

Янс Георгий

– Бетон, на что будет указывать? – участливо поинтересовался Татищев.

– Бетон, бетон… Бетон будет без указателя, – нашлась, наконец, Дурова. – Бетон это все цементирует, связывает, В общем, будет символом молодости.

– Очень интересная задумка, рыба об лед, – подал голос завотделом культуры. – Что-то в этой идее есть. Правда, Василий Иванович?

– Очень кретивная мысль у Дуровой, – начал мэр.

– Креативная, – поправил Чапаева Татищев.

– Это уже твои проблемы, Петр Алексеевич, правильно написать. Моя задача – суть изложить, – не обиделся Чапаев. – Что ж, товарищи. Будем завтра уже столб ставить. Пусть все знают, что у нас в Паранойеве слова не расходятся с делом. Сказано – сделано. Через неделю открытие торжественное организуем. Петр Алексеевич, – обратился он к Татищеву, – Твоя задача телевидение с газетой из области подтянуть. Скажи, что, как обычно, не поскупимся.

– Без проблем,

они за такие деньги сами приедут столб вкапывать.

– У меня еще, у меня еще, – вновь запрыгала на стуле Дурова.

– Что у тебя еще Дурова? – недовольно спросил Заворуев, – Работы невпроворот, а у тебя еще. Что у тебя еще?

– Я предлагаю к нашему столбу организовывать экскурсии, и всем экскурсантам выдавать удостоверение, о том, что они, побывав в нашем городе, помолодели.

– А как будем определять, на сколько люди помолодели? – задумчиво спросил Чапаев. – Каков будет механизм определения помоложения?

– Василий Иваныч, можно вот так сделать, – оживился Климко. – По водительской путевке будем определять. Время приезда – время отъезда экскурсионного автобуса. И пишем в удостоверении, что товарищ такой-то помолодел на 5, 6, 7 часов. Обязательно сделаем примечание, что в каждый новый приезд товарищу будут добавляться часы молодости. Я думаю, что мы поднимем экскурсионную работу на новый уровень. Сделаем наш Паранойев окончательной Меккой туризма. Вот так, рыба об лед.

– Гениально, гениально, Петр Никодимыч, – вскочила Дурова со стула. – Дайте я вас за вашу гениальность расцелую.

Она подскочила к Климко, но не учла, что у них разные весовые категории, и поэтому под весом и необъятностью Дуровой, завотделом культуры рухнул на пол. Из-под телес Дуровой торчала только его голова.

– Ох, какой же вы неловкий, – сказала Дурова, исцеловав Климко вдоль и поперек. – Но все равно вы – гений.

На этих словах Дурова приподняла Климко и вертикально поставила его на пол.

– Может быть, Степан Никодимыч и гений, – неожиданно угрожающе произнес Семипостол. – но политически не подкован. Вы, Степан Никодимыч, член нашей партии?

– Нет, не успел, – растерялся завотделом культуры.

– Василий Иваныч, странно, что у нас на ключевом посту находится беспартийный. Я, как лидер нашей…

– Заткнись, – оборвал его Чапаев.

– Что? – не понял Семипостол.

– Затнись, говорю, лидер. Не тебе решать, кому и какие посты занимать. Распустились здесь в глубинке. У тебя, что Петр Фомич все такие умные?

– Не все, – ответил Заворуев.

– Я все понял, Василий Иванович и учту все ошибки, – поспешил раскаяться Семипостол. – Больше такого не повторится. Я только подумал об одиночных экскурсантах. Им на основании чего будем определять, насколько они помолодели?

– Хороший вопрос, но решим его в процессе. Не сейчас, – миролюбиво согласился Чапаев. – Александр, у тебя к обеду все готово.

– Так точно, – ответил Скоков. – Стол уже накрыт.

– Тогда пойдем, поднимем тост за нашу молодежь, за наш столб молодости. Добрый столб должен получиться.

Эпилог

Прошло два года с момента открытия ноевского мемориала. Еще краше стало село, а селяне стали жить еще лучше, просто уже до невозможности. Во – первых, Нойка отныне являлась колыбелью русской государственности и началом мировой современной цивилизации. Так, по крайней мере, сказал президент на открытии мемориала. Во – вторых, была проложена дорога от мемориала до федеральной трассы. Мощные красавцы автобусы, словно птицы – тройки, летят в четыре ряда по дороге в одну сторону. Это экскурсанты – паломники со всех концов нашей необъятной Родины, ближнего и дальнего зарубежья спешат в Нойку, чтобы поклониться святым местам. Как говорят злопыхатели, которым лишь бы клеветать на светлую ноевскую действительность, «откат» за эту трассу был просто «зверский». Но строители не поскупились – очень им хотелось внести свою лепту в светлую ноевскую действительность. Дорога и вправду получилось на загляденье. А, если заглянуть еще в итоговую смету строительства, то можно явственно представить, как укатывали дорогу не асфальтом, а золотом.

«Мемориал работает с 10 до 18. Выходной – понедельник. Неорганизованные паломники не обслуживаются», – висит над входом массивная доска из бронзы. На самом входе щадящий фейс – контроль, а за ним уже начинается и сам мемориал.

В центре лесной поляны возвышается памятник, представляющий из себя бронзовую волну, на которой плещется лодка, а в ней Ной, очень похожий издали на «девушку с веслом», а вблизи на Кощея Бессмертного. С веслом наперевес смотрит он в сторону сельсовета. Надо сказать, что бронза самый ходовой материал в мемориале, так как легко заменяется другим, более дешевым, но с теми же бронзовыми качествами. Поэтому была дана команда

бронзу не жалеть. От памятника тропинка ведет через лес к мемориальному шалашу – временному пристанищу Ноя. Тропинка – узкая, и паломники, пробираясь к шалашу, больно натыкаются на ветки. Кто говорит, что такую узкую тропинку сделали для пущей достоверности, а, кто, что лес не бронза, много не нарубишь. Шалаш еще тот скоковский, за который Скоков получил неплохую компенсацию. По справедливости половину компенсации он передал сельсовету на народные нужды. И все равно, шалаш проходил по документам, как вновь возведенный мемориальный объект. За строительство Скоков уже ничего не получил, и тоже справедливо. Тем более, что строительство вроде бы, как бы и велось. Шалаш изнутри был выложен кирпичом, а посередине поставили декоративный очаг с подсветкой, на котором висит бронзовый котел с водой. Вода тоже из бронзы. Завершает композицию, склонившийся в три погибели над котлом, бронзовый Ной в ожидании закипающей воды. Хотели еще изготовить фигуры и членов его семьи, но кончились деньги на бронзу. Делать из другого материала, значит, порушить композиционную целостность. Да и потом необходимо подобрать более дешевый аналог. Как не уговаривал скульптор сделать фигуры из воска, местная администрация отказалась наотрез – или бронза или ничего. Воск и так копейки стоит. Было бы из-за чего мараться. Рядом с шалашом построили маленький, но очень добротный флигелек, в котором располагалась администрация мемориала. Эту администрацию в единственном числе представлял Скоков, которого по протекции Чапаева сделали директором со скромной, но вполне достаточной зарплатой, позволявшей пить каждый день, ни у кого не одалживаясь. Работа не была обременительной. Мемориал был только одним из пунктов экскурсионной программы «По ноевским местам». По началу Скокову льстило, с каким интересом слушали его люди о том, как он нашел остатки ковчега. Но хорошо рассказать раз, два, а не десять раз на дню. Единственное, что разнообразило скоковскую мемориальную жизнь, это был прием в партию новых членов. Обком партии посчитал хорошей традицией, давать присягу на верность новых партийцев у священного места. Правда, принимали в партию только летом, когда можно было накрыть стол прямо на земле, а вечером в теплой, как парное молоко, реке устраивать совместное купание старых и вновь принятых партийцев. Стол всегда был богатый, поэтому купались исключительно нагишом и партийки, и партийцы. Эту традицию называли «партийное крещение водой». Летние ночи были короткие, поэтому засветло до открытия мемориала партийцев грузили на автобусы и развозили по домам. А навстречу ехали новые автобусы партийцев.

Изредка Скокова навещал Татищев. Их отношения разладились, хотя внешне все было, как и прежде, выпивали, говорили. Но не было той прежней теплоты и искренности. Может быть, потому, что Скоков стал начальником, а Татищева с позором выгнали из газеты. В одной из статей, написанных Татищевым, прозвучало слово «мудак». Все бы ничего, если бы это слово, само по себе не очень ругательное, появилось в каком-нибудь безобидном, нейтральном материале – про природу или про культуру. А статья была политическая, и в ней должна быть такая фраза: «Наш мэр не только трезвомыслящий политик, но и человек, которому близки и понятны нужды города». В готовом, напечатанном варианте получилось почему-то так: «Наш мэр не только изредка трезво мыслящий политик, но и просто мудак». Все. Точка. От увольнения его даже не спасло то, что этим мудаком был Василий Иванович Чапаев.

Меньшиков после Ноевских праздников явно переоценил свои силы и возможности. Он опрометчиво решил, что после личного знакомства с президентом, многое теперь ему дозволено. И почти открыто помышлял о должности губернатора, которую он, по его же мнению, заслуживает, как никто. Я говорю «почти открыто» потому, что об этих его помыслах знала только жена. Губернатор ничего не знал о замыслах паранойевского мэра. Но были они с Меньшиковым одной крови. Он был убежден, что плох тот мэр, который не мечтает стать губернатором. Губернатор Романов пригласил мэра к себе и дал почитать досье, собранное на Меньшикова за десять лет служения на благо Отечества. Прочитав, Петр Алексеевич, только и спросил губернатора: «Что мне за это будет?»

– Считай, что тебе повезло Петр Алексеевич, – весело ответил губернатор. – Будешь ты всенародно избранным главой поселения.

Уже через три месяца Меньшиков уверенно выиграл выборы в сельском поселении Березово, в котором насчитывалось двадцать пять дворов, да около ста крепостных душ. Так же через три месяца, день в день мэром города Паранойев был всенародно избран Василий Иванович Чапаев. С такой биографией, как у Василия Ивановича, даже не пришлось практически задействовать административный ресурс. Сиделец у террористов, первооткрыватель ноевских мест – у конкурентов на выборах не было никаких шансов для победы.