Окрашенное портвейном (сборник)

Янс Георгий

Так вот, Татищеву эта почти фрейдовская проговорка, может быть, и сошла бы с рук. Василий Иванович газет не читал и благоволил к Татищеву. Но зато газету читали в области. Оттуда позвонили и приказали Чапаеву немедленно гнать редактора. Но все равно, расстались мэр и редактор по – доброму – пили вместе три дня. Чапаев даже порыдал на плече Татищева: «Какой же я мудак, что позволил тебя уволить. Но ничего пересидишь в тишине годочек, я тебя верну». На этом и расстались.

Татищев, конечно, расстраивался из-за увольнения, но не настолько, чтобы бросить пить. В отличие от водки работа в газете уже тяготила его. Очень кстати вновь подвернулась Алла, которая позвала к себе жить. Он легко согласился, так как думал, что в сельской тишине, начнет писать свою главную книгу. Тем более, что Алла не настаивала, чтобы Петр Алексеевич

зарабатывал деньги. В местной администрации она получила повышение – стала заместителем главы по охране ноевского наследия. Ее зарплаты вполне хватало и на двоих.

Татищев писал свою главную книгу исключительно в охотку, не насилуя себя. Он не ставил перед собой такой задачи – каждый день выполнять определенную писательскую норму. Да и к тому же, главная книга пока не получалась. Так разрозненные заметки рефлексирующего интеллигента. Редко, когда ему удавалось написать более двух – трех страниц. Но зато неожиданно для себя и для Аллы Петр Алексеевич оказался неплохим хозяином. Дом был старый и нуждался в ремонте. Татищев перестелил полы, поклеил новые обои, и уже мечтал поменять окна. Делал он все это также, не спеша, как и писал книгу. Но была в этой работе понятная ему законченность и цельность.

Иногда заходил в сельсовет, навестить Аллу и поболтать с Заворуевым. Петр Фомич встречал Татищева всегда радушно. Во – первых, он знал, что Чапаев по – прежнему благоволит к тому, а, во – вторых, Петр Алексеевич был прекрасный собеседник и собутыльник, хотя Непряхин и Семипостол этого приятельства не одобряли. Непряхин втолковывал Заворуеву, что об их пьянках с Татищевым знает все село, Семипостол всегда добавлял, что Петр Фомич волен пить с кем угодно, но все-таки должен помнить и понимать, что Татищев не член партии, а даже вполне возможно специально засланный из оппозиции, чтобы изнутри расшатать устои местной власти. Заворуев никак не возражал на доводы своих партнеров. У него пропал страх и появился интерес к жизни, так как твердо решил больше всенародно не избираться. На хлеб с маслом он себе заработал. Единственное, что он обязательно хотел довести до ума – заасфальтировать дорогу к сельсовету, которую все-таки начали делать, но не хватило, как обычно, денег. Временно, там, где кончается асфальт, поставили пока добротный забор, который окольцевал здание сельсовета так, что были видны только флаги: российский, областной, районный и местный, на котором был изображен Ной с косой в одной руке и напильником в другой. Найти мозолистую руку Ноя не удалось, поэтому и было принято компромиссное, но научно обоснованное решение: до потопа Ной – крестьянин, после потопа – пролетарий. Прямо у заборной калитки поставили охрану с видеонаблюдением. Все эти расходы прошли по статье усиления борьбы с терроризмом.

Похорошел и преобразился сам город Паранойев. На въезде красовалась десятиметровая фигура Ноя из той же универсальной бронзы – подарок известного московского скульптора. На старце только набедренная повязка, в одной руке топор, а друга приложена ко лбу, на голове боевое оперение Первоначально скульптура предназначалась американским индейцам, но что-то у известного скульптора с индейцами не срослось. То ли трубку мира не выкурили, то ли топор войны не закопали, а бронзы израсходовано было не одна тонна. Поэтому ничего не оставалось делать, как преподнести это монументальное произведение в дар городу Паранойева. За это творческое бескорыстие скульптора произвели в звание «почетного гражданина» города и выделили несколько сот гектаров земли, на которой новоявленный почетный гражданин пообещал для жителей города и района построить паранойевский Нойеленд, в котором будет воссоздана история всемирного потопа в масштабе один к пятидесяти. Еще он пообещал, что проект будет очень рентабельным. Нужно будет много воды и «каждой твари по паре». А пока был заложен памятный камень в стройку века и сложившейся традиции вырыт котлован для потопа. Место будущего Нойеленда было обнесено огромным забором. Забор поглотил львиную долю местного бюджета, поэтому управление культуры из ссыльного места превратилось в расстрельное. Через год дожди, бездомные собаки и наглые утки обозначили первые контуры Нойеленда. Приехавший в город скульптор провел экскурсию для местной власти во главе с Чапаевым. «Смотрите, говорил он чиновникам, – главное сделано. Потоп и твари есть. Осталось построить небольшой причал и запустить

с десяток ковчегов. Каждый пришедший в парк сможет попробовать себя в роли Ноя. Я уверяю вас, продолжал скульптор, – что уже завтра предприниматели выстроятся в очередь, чтобы ему разрешили здесь поставить кафе или магазин. Представляете, какие деньги потекут в районную казну. Через месяц я привезу чертежи пристани и ковчегов, а нам только останется их сделать». Больше скульптор в городе не появлялся. Рассказывают, что все-таки с индейцами у него сладилось.

Похорошело и здание администрации. Над входом появился бронзовый барельеф Ноя, а в каждом помещении небольшие бронзовые бюстики. А переименование улицы Коммунистической в Ноевскую сделало окончательно невозможным возврат к прошлому. Стали традиционными и очень популярными ежегодные ноевские чтения, которые проходили только летом, так как заключительный день чтений участники проводили обязательно на мемориале в Нойке. В теплой, как парное молоко, воде участники чтений, катаясь на лодках, ощущали себя сопричастными к ноевским временам, а, чтобы полностью соблюсти достоверность эпохи, отказывались от какой-либо одежды. Утром, обессилевших от ночных прогулок участников чтений, сразу отвозили на вокзал. Тех же, кто желал продолжение банкета, оставались на партийное крещение водой.

Скоков в должности директора затосковал. Зимой – по своему дому – развалюшке, который снесли за ненадобностью, летом – по шалашу, в котором поселился бронзовый Ной. Иногда, когда напивался, но тоска не уходила, брал он из шалаша бронзовую тушу Ноя, шел с ним на высокий берег реки, усаживал рядом и начинал с ним вести разговоры по душам.

– Ты дед не по – людски со мной поступил, раз. Живешь в моем шалаше, два. Лишил меня общения с людьми, три. Ведь кроме тебя и этих придурков – партийцев я никого не вижу. Не с кем выпить, не с кем рыбы половить, чтобы потом ушицы сварганить. Все из-за тебя дед.

– Ты, внучок не сердись на меня, – отвечал Ной, не поднимая головы. – Думаешь, я рад, что оказался здесь. Потревожили мое одиночество, притащили сюда. Зачем?

– Как зачем? – удивлялся Скоков. – Ты – наша теперь национальная идея. Ты – свет в наше светлое будущее. Да и потом всем хочется денег заработать, а ты очень продаваемый товар. Знаешь, сколько Шмелев денег отвалил, чтобы поставить здесь магазин? Немерено денег раздал, а уже свое бабло отбил. Дом себе новый строит, жену сменил. А ты говоришь зачем? На меня посмотри. Домик мне дали. Зарплата стабильная, которая постоянно индексируется. Мобильник вот на шее висит. Говори, не хочу. Правда, звонить мне некому. А эти придурки с какой радостью уши развешивают, слушая про то, какой ты был замечательный. Человек – ковчег. Зачем тебя притащили понятно. Не понятно, что я здесь делаю.

– Тоскуешь?

– Тоскую.

– И, я тосковал. Вот также сидел на берегу по ночам, как мы с тобою сегодня. Пока плавали, было душевное спокойствие. А, как поселились на суше, тоска меня стала одолевать. Понять не могу: «Почему»? С божьей помощью спаслись, жена дети рядом. Со временем внуки пошли. Плодились и размножались. Мне в ковчеге было гораздо лучше, чем на земле. Я даже один раз напился, как ты.

– Ты напился? – удивился Скоков.

– Только это я потом уже понял, когда проснулся.

– Откуда выпивку взял?

– Я внучок, не только человечество спас, но и вино изобрел. Я не знал, конечно, что у меня из винограда такой напиток получится. Выпил целый кувшин. Так мне хорошо стало.

– А дальше что?

– Что, что дальше? Напился и заснул. Проснулся от смеха. Сын мой младший со своими детьми надо мной потешается. Показывает им на меня пальцем и говорит: «Смотрите, дед ваш совсем ополоумел. Голый на земле валяется». Я, действительно, когда выпил, всю одежду с себя скинул. Жарко стало. Ты же знаешь, как вино действует?

– Знаю, знаю.

Проснулся я от смеха. Так мне обидно стало. Я им всем жизнь дал, а они надо мной потешаются. Встал я и говорю сыну: «Каким бы смешным я не выглядел, нет у тебя права надо мной насмехаться». Проклял я сына и весь его род, сделал их рабами.

– Это как негры в Африке?

– Нет. Внешне они были свободны, богаты. Были среди них и цари, и полководцы.

– Какое же это рабство. У нас вся страна согласилась бы быть такими рабами.

– Вы такие и есть.

– Наверное, ты прав дед. Мы такие. Но и ты, получается не совсем праведник. Напился, близких людей проклял.