Октавия
Шрифт:
– Ни разу?
– Ни разу. Ты должен мне поверить.
Джереми посмотрел на небо.
– Я могу дотянуться до неба и достать тебе звезду, - сказал он.
– А мне бы хотелось, чтобы мы навсегда остались здесь.
Колесо снова начало вращаться.
– Нам надо серьезно поговорить, - прошептала я.
– Когда Гасси уснет, приходи на палубу.
– Это слишком рискованно. У Гарэта отличный нюх.
– Он так много пил сегодня, что наверняка отключится.
***
– Кто-нибудь хочет выпить?
– спросил Гарэт, когда мы вернулись на палубу.
– Лично я собираюсь спать, -
– У меня страшно разболелась голова от солнца.
– У меня в сумке обезболивающее, - сказал Гарэт.
– Сейчас принесу.
Он вышел. Гасси суетилась на кухне. Я подошла к Джереми.
– У тебя действительно болит, голова?
– спросила я.
Слегка улыбнувшись, он покачал головой.
– Я бы сказан, нечто другое, что гораздо серьезнее.
– В этом случае обезболивающее вряд ли поможет.
– сказала я.
– Единственное средство - прийти попозже на палубу.
– Через сколько?
– Вряд ли я выдержу больше часа, - ответила я, облизывая губы.
В этот момент вернулся Гарэт с таблетками.
– Не люблю лекарства, - сказал Джереми.
– Возьми три, - настойчиво сказал Гарэт.
– Это должно подействовать.
***
Я бы все отдала, чтобы принять ванну, понежиться не торопясь. Вместо этого мне пришлось, стоя босиком на циновке, обтереться и промокнуть старым ветхим полотенцем. Я даже не позволила себе натереться душистым маслом для ванн, чтобы Гарэт не подумал, что это ради него. К счастью, когда я вернулась в каюту, он уже спал, храпя, как извозчик. Подождав с полчаса, я тихонько соскользнула с койки и ощупью добралась до двери. На всякий случай я заготовила алиби - иду пить - но мне оно не понадобилось. Гарэт даже не пошевелился. Я вышла на цыпочках из каюты и поднялась на палубу.
Изнурительная жара знойного дня уступила место живительной прохладе. Сквозь свисающую зелень, как диковинные цветы, сияли звезды. Я растянулась на палубе, слушая легкое журчание воды, сонное пение птиц и неясные шорохи - это усердно работали вышедшие на ночную охоту зверюшки. Полчаса прошло в блаженном ожидании, потом еще полчаса в ожидании того, что он появится с минуты на минуту.
Как это там, в стихах, над которыми мы всегда потешались в школе:
Он идет уже нашим садом,
Он придет, даже если устал.
Шепчет красная роза: он рядом,
Шепчет белая - он опоздал.
Кажется; белая роза была права. Томительно прошел еще час. К этому времени у меня заболели все бока, и я раскалилась от злости. Было совершенно очевидно, что шансов на палубное соитие не осталось. Злость сменилась грустью и усталостью, и я побрела спать.
Глава восьмая
Меня разбудил звон церковных колоколов. Каюта уже раскалилась, как печка. Мое настроение было отнюдь не таким солнечным, как день. Несколько секунд я лежала, погруженная в горькие мысли о том, что была отвергнута Джереми. Вполне возможно, что прошлой ночью Гасси мучилась бессонницей, или на нее напал приступ сильной влюбленности, что помешало ему ускользнуть на палубу, но это маловероятно. Я была убеждена, что мне так же легко оторвать его от Гасси, как вынуть бумажную салфетку из пакета. Однако я явно просчиталась. Должно быть, он предпочел надежность ее крепкого плеча моим нежным объятиям. Помимо всего, они помолвлены, а Джереми был скорее джентльменом, чем хладнокровным сердцеедом. В то же время я не собиралась сдаваться без боя на радость Гарэту. Мне просто надо было поскорее оторвать Джереми от Гасси.
Пребывание на яхте начинало действовать мне на нервы. Я два дня не мыла голову, и волосы мои начали терять свой блеск. Мне страшно хотелось принять ванну и, к тому же, надоело обходиться без большого зеркала, что лишало меня возможности любоваться собой.
Гасси постоянно торчала на кухне - странно, что она еще не поставила там раскладушку - то моя посуду после завтрака, то готовя обед, жуя при этом холодную молодую картошку и занося что-то в свой список свадебных дел.
– Привет, - сказала она, лучезарно улыбаясь, - как спала?
– Отлично, - ответила я.
– Что значит свежий воздух!
– Правда колокола красиво звучат?
– спросила она.
– Обожаю сельские церкви, этот рыхлый кирпич, проповеди об урожаях, вечно торопящихся розовощеких мальчиков из церковного хора.
– Потому что священник щиплет их в ризнице. Пожалуй, стоит сходить в церковь, чтобы охладиться. На яхте, как в сауне.
Гасси слегка растерялась.
– Я не верю в Бога, - спокойно сказала я.
– Или вернее, не имела возможности убедиться в том, что он догадывается о моем существовании.
– Я не особенно думала о Нем, - сказала Гасси, - пока не встретила Джереми. С тех пор чувствую, что все время должна благодарить Его за свое счастье.
Она наклонилась, чтобы убрать мусор, продемонстрировав огромный зад, обтянутый голубыми джинсами. Должно быть “Ренглерс” используют вместо ниток тросы, когда шьет свои джинсы, чтобы они могли выдержать такую нагрузку.
– Надеюсь Джереми скоро, наконец, проснется, - продолжала она, - он все еще в отключке. Хотя это хорошо: он ведь так много работает. К тому же, я иногда думаю, что напряжение перед свадьбой мужчины переносят тяжелее.
Она снова заглянула в свой список, рассеянно отщипнув кусочек сельдерея и отправив его в рот.
– Как ты думаешь, мне стоит включить макинтош в список приданого?
– Наверное сойдет и черный клеенчатый плащ. Его можно и в спальне накинуть. Тебе помочь?
– предложила я без энтузиазма, беря из вазы апельсин.
– Нет, нет. Я хочу, чтобы ты отдыхала.
– Ну тогда я пойду позагораю.
Я взяла с собой повязку для головы и невыносимо скучную биографию Мэтью Арнольда. На мне было новое черное бикини, представляющее собой четыре треугольника, скрепленных друг с другом шнурками и едва прикрывающих тело.
Солнце уже стало высоко и заливало всю палубу. Сквозь воду просвечивали извивающиеся, как змеи, коричневые корни деревьев. На сочной зелени берегов белели пятна таволги. Звон колоколов все еще заглушал пение птиц. Было очень жарко. Я сняла верх бикини и легла. Минут через двадцать пот ручьями заструился под повязкой. Я уже собиралась пойти за полотенцем и попить воды, как вдруг услышала восхищенный свист. Я приоткрыла глаза и тут же закрыла их. Это был Гарэт, всего за два дня загоревший до черноты, с ворохом воскресных газет, стаканом джина с тоником и приемником, из которого доносилась музыка Моцарта.