Октавия

Купер Джилли

Кто был хоть раз влюблен,

Но угадать не смог,

Чем кончится любовь,

Тому лишь суждено

Узнать одни страданья.

– Откуда это?

– Из твоего, вроде бы любимого, Джона Донна.

– Должно быть, он написал это в свой выходной день, - раздраженно сказала я.

Мимо нас проплыла еще одна яхта, на палубе которой в одиночестве загорала какая-то хорошенькая брюнетка. Гарэт свистнул ей молодецким посвистом. Она обернулась и улыбнулась ему, обнажив большие зубы. Гарэт улыбнулся в ответ.

– Ты прекратишь?
– резко сказала я.
– Забыл примету? Денег не будет.

Сквозь полузакрытые глаза я видела, как мимо меня проплывал темно-зеленый мир. Тень от деревьев падала на оливковую зелень воды и темно-желтые блики на ней. Мы проплыли мимо насыпи, на которой огромными буквами была выведена надпись: “Осторожно. Плотина. Держитесь на расстоянии”.

– Некоторым следует держаться на расстоянии вовсе не от плотин, - заметил Гарэт.

За плотиной водная гладь была густо покрыта пеной, пузырьки которой переливались всеми цветами радуги.

– Какая красота!
– воскликнула я.

– Мыльная пена, - прокомментировал Гарэт.

Я бросила на него уничтожающий взгляд и включила свой транзистор. С тех пор, как я встретила Джереми, я перестала слушать поп-музыку, но неожиданно натолкнулась на трансляцию какой-то известной оперы, где надрывались тенор и сопрано, хотела переключиться, как тут вмешался Гарэт.

– Ради бога, выключи этот кошачий концерт, всех водяных крыс распугаешь.

Тут ему назло я запустила звук на всю мощность, совершенно разрушив мирную атмосферу дня. Опера агонизировала с три четверти часа, пока, наконец, не закончилась.

– Что это было?
– прокричала Гасси от штурвала.

– “Дон Карлос”, - ответила я.

– Как здорово! Твой любимый, да, Гарэт? Сколько раз ты его слушал?

Ну и змея! Крыса! Насмешник проклятый! Задыхаясь от злости, я отвернулась и сделала вид, что задремала.

Я лежала, одурманенная солнцем, как вдруг услышала голос Джереми.

– Октавия! Ты спишь?

Я открыла глаза. Воздух дрожал от зноя. Я лениво улыбнулась. И по доносящемуся до меня хохоту Гарэта и Гасси поняла, что они на другом конце яхты.

Джереми присел возле меня.

– Тебе надо быть поосторожней с солнцем. С такой светлой кожей, как у тебя, можно обгореть.

– Можешь натереть меня маслом, - предложила я, протянув ему пузырек с маслом для загара и переворачиваясь на живот. Он плеснул себе чуть-чуть на ладони и начал натирать мне спину. Сладостно изгибаясь, я произнесла:

– О, какое блаженство! Как бы я хотела иметь покорного раба, чтобы он натирал меня так все время. Натри мне посильней ноги, - безжалостно добавила я.

У него перехватило дыхание.

– Ты не мог бы расстегнуть мне купальник: не хочу, чтобы на спине была белая полоса.

Его руки так дрожали, что он едва справился с застежкой.

– Спасибо, - сказала я, когда он закончил. Повернув голову, я посмотрела на него.

День разгулялся на славу. Мы плыли теперь вдоль ольховых и ивовых рощ. Вдали, среди яблонь, дремали розовые домики фермеров. За холмом показался белый шпиль сельской церкви. Самолет пролетел, прочертив в небе серебристый след.

– Каким далеким здесь все кажется, - проговорила я.
– Даже не верится, что на следующей неделе в это время я буду в Марбельи.

Жуя травинку, Джереми приподнялся на локте.

– Да?

– Да. А потом через неделю на Сардинии, а потом, я думаю, полечу на Бермуды на все лето.

– На Бермуды? Зачем?

Я решила поиздеваться над ним.

– Затем, что один мой хороший знакомый страшно хочет, чтобы я присоединилась к нему. Он был настолько щедр, что даже прислал мне авиабилет.

– Тебе не надоело быть все время на содержании мужчин?

– Кто сказал, что я на содержании? Я столько же и отдаю, сколько получаю. К тому же, разве это не естественно для того, кого в раннем детстве отверг собственный отец, подыскивать себе другого, предпочтительно солидного папочку и играть с ним, пока он тоже не отвергнет тебя?

– Тебе никогда не хотелось остановиться на ком-нибудь одном?

– Уже нет, - я сделала паузу, стараясь, чтобы голос слегка задрожал.
– Нет, с тех пор, как Тод погиб в начале этого года.

– Гасси рассказала мне. Я очень сожалею.

Над нами порхала желтая бабочка.

– Вот так и я, - сказала я, показав на нее, - вечно порхаю по жизни.

– Так что, ты действительно гонишься за жизненными благами, - горько произнес Джереми, - переходя от одного плейбоя к другому, роняешь себя, только для того, чтобы эти блага сохранить.

– Ты говоришь словами Гарэта, - сказала я сквозь зубы.
– Это и не смешно, и не соответствует действительности.

– Возможно. Сейчас ты имеешь столько норковых шуб и золотых браслетов, сколько хочешь. А что будет, когда твоя красота поубавится, а с ней и интерес мужчин к тебе? Ты знаешь, как заканчивают такие женщины, как ты, если вовремя не остановятся? Чтобы избежать одиночества, они делаются все уступчивей и уступчивей, пока не превращаются в старых ведьм, над которыми все потешаются.

– Почему ты мне все это говоришь?
– раздраженно спросила я.

– Это совершенно естественно, - сказал он тихо, - потому что, как бы я не пытался, я никогда не смогу дать тебе все это.

– Гарэт может, - сказала я.

– Между вами было что-нибудь прошлой ночью?
– резко спросил он.

– Мне странно, что ты задаешь этот вопрос, зная репутацию Гарэта и считая меня такой пропащей.

– Было?
– спросил он, схватив меня за запястье.

– Перестань, мне больно.