Ольга – княжна Плесковская
Шрифт:
– Как берёзка с дубом ветвями сплетались, а лебедушка с соколом крыло о крыло в облаках кружились? – усмехнулась Ольга
– Ну, хотя бы. Уж всяко не о мечах булатных да об утехах ратных, – подхватив её тон, ответил князь.
– Вот об этом мне как раз занимательней перемолвиться будет, – вздохнула Ольга и равнодушно добавила. – А басни я пятилетней слушать любила. Ныне скучно мне. Слушаю, а позабыть не могу, что лебёдушке-то с соколом одним путём кружиться – добычею в острых когтях.
– Ах, вот оно как, – князь повернул голову и внимательно посмотрел на девушку. Но Ольгино спокойное лицо и вновь потупленный взор ничего, казалось, не выражали.
– Значит, любишь о делах ратных послушать? – князь опять благодушно улыбнулся.
– Не только. Земли заморские, люди там живущие, их нравы – вот, что всего мне занимательней, – Ольга остановилась. – Мы на месте, князь. Вот она – ракита. Позволь, поклонюсь матушке.
Чуть в стороне от тропинки, шатром раскидывая гибкие ветви с узкими, нежно шелестящими, золотыми листьями, вздымались на высоту почти десяти саженей выросшие от одного корня пять тонкоствольных красавиц ракит – два дерева склонялись через тропинку, свешивая ветви в обрыв над рекой, ещё два – вдоль тропинки, в разные стороны, а последнее, самое крепкое и ровное – стояло стражем у опушки леса. Нижние веточки всех деревьев были перевязаны множеством цветным лоскутков – за каждым поклон-просьба, у корней лежали подношения – каравай и бочонок – дань сегодняшней свадьбы.
Ольга приблизилась к деревьям, опустилась на колени – плащ окутал-обрисовал тонкий стан, светлые волосы рассыпались по спине и плечам – развязала и положила на землю между стволами рушник с пирогами и осталась недвижимой на несколько мгновений, прижавшись щекой к стволу ближайшей ракиты. Князь тем временем скинул с себя и расстелил под ветвями у самого берега плащ, и когда Ольга поднялась с колен и повернулась к нему, приблизился к девушке и, коснувшись руками рассыпавшихся прядей, легкими поглаживающими движениями принялся убирать их Ольге за спину.
– А я много могу тебе о землях заморских поведать, – вкрадчиво сказал он.
Его лицо было почти напротив Ольгиного – князь не сильно превосходил её ростом – взгляд тающим маслом растекался по Ольгиному лицу, шее, глаза светились затаённым предвкушением – как у хищника, настигшего, но ещё не вкусившего жертвы.
– Давай присядем, на реку полюбуемся, на закат. Поговорим, – князь мягко покачнулся к Ольгиным губам, но она резко развернула голову и вжалась щекой в своё плечо.
– Не серчай, княже, – сказала Ольга в сторону, и голос её звучал спокойно и отстранённо. – Нет у меня времени послушать сказы твои занимательные. Мне возвращаться нужно, сейчас молодых в клети уведут, и мы, подружки, должны своей пляской испросить для них милости у Матушки-земли и Рожаниц. А у нас по обычаю хоровод ведёт либо самая старшая незамужняя в роду, – Ольга повернула голову и посмотрела на князя. – Либо же самая знатная. А я хоть и не кровная Томиле родня, как и Малина впрочем, но два года под одной крышей с ним прожила, как с батюшкой, вот и получается – родня, а по знатности и объяснять нечего… Так что и хоровод мне зачинать.
Князь молчал, положения тела не менял, своих рук с её плеч не убирал, продолжал в упор рассматривать Ольгу, только выражение глаз с масляно-предвкушающего менялось на досадливо-непонимающее, раздражённое.
– Если я не приду, обычай не исполнится – люто осерчать могут наши богини-матушки, – помолчав, пояснила Ольга. – Боюсь, гнев их не только на меня ляжет, – тут она опустила взгляд, скрыв глаза темными ресницами. – Боюсь, тебя, мужа весьма заметного и многонарочитого, гнев их коснуться может. Не приведи Перун, вдруг удача в пути изменит, а ведь путь тебе неблизкий держать, княже, – Ольга подняла глаза, внимательно поглядела на князя, и, выждав, осторожно отвела его руки со своих плеч. После этого, более ничего не говоря, развернулась и вышла на тропинку. Впрочем, пройдя несколько шагов, оглянулась и напоследок бросила:
– А ты, князь, можешь ведь и в одиночестве на реку полюбоваться, закаты у нас на реке знатные, а путь обратный поди найдешь – не заплутаешь, – и было непонятно, то ли прозвучало это с наивным простодушием, то ли с затаённой насмешкою.
– Спасибо, что позволила, – зло пробормотал больше себе, чем удаляющейся девушке, князь, разъяренным зверем метнулся к расстеленному плащу, резко подхватил его, накинул и последовал за Ольгой.
Когда они вернулись на поляну, солнце уже зашло, зато ярко горели костры, а новобрачные только что поднялись из-за стола, чтобы отправиться в клети на укрытое одеялом из куньих шкурок поверх снопов из душистых трав брачное ложе. Гости и родственники, успевшие влить в себя немало сладких медов и горького пива, провожали молодых шуточными и довольно откровенными наставлениями, подначивающими Первушу и вгонявшими в краску Малину. И почти никто вокруг не заметил ни отсутствия Ольги с князем, ни их возвращения, лишь несколько отроков-гридней князевой дружины, завидев князя, опрометью кинулись к Игорю, узнать, чем могут князю услужить. Да ещё Яромир, в напряженном ожидании поглядывающий в сторону реки, сразу заметил возвращавшихся Ольгу и князя и перевел дух. Правда волнение до конца не усмирилось в груди воеводы, потому как цепкий Яромиров взгляд тут же углядел и Ольгину безмятежность, и князево лицо – темнее тучи. По его знаку две пригожих девки, одна с блюдом в руках, где дымилось зажаренное на костре кабанье мясо, другая с тяжелым, до краев полным самого сладкого и крепкого меда кувшином устремились к князю, который, подойдя к столу, не обращая вниманья на царившее вокруг веселье, тяжело опустился на лавку и приник к первой попавшейся с чем-то хмельным кружке. Ольга же прямиком направилась к батюшке. Яромир приобнял Ольгу за плечи и, склонившись к самому её уху, спросил:
– Как, ты, дочка? Не обидел никто тебя? Али князя?
– Да что ты, батюшка, кто же меня обидит, когда я здесь – повсюду под твоей защитой? – Ольга доверчиво прижалась к Яромиру. – А князь, ты сам слышал, его Перун хранит, – с усмешкой добавила она.
Яромир неодобрительно покачал головой, но не сдержал улыбки.
– Вот вырастил красавицу-невесту себе на беду, теперь чуть что – сердце заходится, – с нескрываемым облегчением и радостью проворчал он и, сильнее сжав всё ещё крепкими пальцами Ольгино плечо, увлек её в шумное веселье толпы провожатых. Тут к ним подбежала запыхавшаяся Леля.
– Сестрица, вот ты где, а мы тебя повсюду ищем, – выпалила она, схватив Ольгу за край плаща. – Батюшка-воевода, дозволь Олёну забрать в девичий хоровод.
Яромир отнял руку от Ольгиного плеча, и Ольга, сбросив плащ, который воевода тут же у неё забрал, последовала за Лелей на середину поляны. Там у священной берёзы заливистыми колокольчиками звучал девичий смех – дюжина сельских девушек – подружек и родственниц невесты – готовилась участвовать пляске. И когда молодых проводили в избу, а хмельные дружки встали на страже, гости вновь расселись за столом, чтобы усладить взоры одним из красивейших свадебных зрелищ – ритуальным девичьим танцем.
В наступившей вдруг тишине сперва на диво слитно зазвучали тонкие девичьи голоса. Девушки обхватили друг друга за талии и закружились вокруг березы, потом, продолжая хоровод, отступили на шаг назад и взялись за руки. Не прекращая петь, девушки разомкнули круг, выстроились цепочкой и поплыли вдоль столов. Вот тут-то князь и увидел, что цепочку вела Ольга. Довольно высокая по сравнению с прочими девушками, тонкая и ладная, с гордой осанкой наследницы древних княжеских родов, в которых мешалась кровь только лучших воинов и красивейших жён – не возможно было не залюбоваться. Едва различимые глазом движения ног, будто умелое скольжение по льду, завораживали. Облегаемое платьем на широких лямках поверх нижней льняной сорочицы, перехваченным в тонкой талии серебряным поясом, гибкое тело не позволяло отвести глаз, а безмятежный и уверенный взгляд кружил голову, затягивал бездонным омутом всякого, кто осмелился заглянуть. Истинно, никто бы лучше не смотрелся во главе девичьего хоровода. Проследовав вокруг поляны мимо праздничного стола, танок, возглавляемый Ольгой, направился в середину, где живая цепочка разомкнулась, песня оборвалась, а Ольга вышла вперед. В руках она держала доселе никем незамеченный бубен. Поведя плечами, Ольга ударила в бубен, а девушки подхватили её движение. Развернувшись одесную, Ольга вновь повела плечами и вновь ударила в бубен, а затем, не переставая перебирать ногами в медленном развороте, стала откидывать назад сначала голову, затем плечи, а затем, открыв линию тонкой шеи и упругой девичьей груди, и весь стан. Светлые волосы потоком заструились вдоль спины, ниже бедер, почти до самых колен. У всех остальных девушек волосы тоже были распущены и у иных едва ли не касались земли. Ольга перестала ударять в бубен, и девушки замерли, а после того, как удары возобновились, начали медленно выпрямляться, продолжая вращение. В последнем ударе они повернулись лицами к покути – той части стола, где сидели ближайшие родственники молодых и почетные гости, и застыли. Рассыпая бубен мелкой дрожью, Ольга протянула руки к небу, а затем опустила на уровень лица, и, повторив это несколько раз, вновь начала вращение посолонь. На сей раз вращение было быстрым, а стан оставался прямым, и волосы Ольги, а вслед за ней и остальных плясуний, взвивались каруселью вокруг лиц. Быстрое вращение по удару бубна закончилось на том же месте, девушки дружно упали на колени и склонились ниц. Ольга выбросила в сторону левую руку, и рукав её сорочицы, прежде схваченный серебряным наручем, оказался спущенным. Не вставая с колен, она медленно выпрямляла стан, и при этом плавно поднимала, затем опускала, выброшенную в сторону, руку, а потом и вторую. Она несколько раз медленно повторила движение руками, при этом поворачивая голову то к одной, то к другой взмывающей вверх руке – длинные спущенные рукава, расширяющиеся к краям, казались крыльями птицы. Незаметным глазу движением, не прекращая вскидывать руки, Ольга, а за ней и остальные девушки, поднялись. Теперь Ольга быстрыми и мелкими шажками скользила то в одну, то в другую сторону вдоль стола, устремляясь за вскинутыми руками, поводила плечами; очерчивая изогнутым склоненным станом полукруг, тянулась за устремлёнными вперед раскрытыми ладонями и постепенно наращивала темп пляски. Девушки за её спиной кружились и хлопали в ладоши. Наконец, Ольга резко остановилась, подняла брошенный на землю бубен, ударила в него, плясуньи замерли, а Ольга попятилась назад. Девичья линия разомкнулась и удивительно слитно стала перестраиваться в цепочку, таким образом, что Ольга опять оказалась во главе. Она вновь повела хоровод вокруг поляны к священной берёзе, где девушки образовали круг, покружились несколько раз, опустились на колени и, склонив головы, замерли.
Завороженные гости не сразу сумели выразить охватившие их чувства – танец погрузил их в оцепенение. Лишь несколько мгновений спустя, когда девушки уже поднялись с колен, из-за столов послышался одобрительный гул, а княжеские гридни повскакивали с мест, захлопали в ладоши, засвистели. На поляну поспешили парами и поодиночке, парни – простые поселяне и гридни, опережая друг друга, устремились к плясуньям, стараясь привлечь их внимание, прикоснуться к снизошедшей благодати матушки-земли и батюшки-неба. Люди за столами и на поляне принялись обниматься, целоваться, начинать новые пляски, просто браться за руки, иные пары устремлялись с поляны к реке или под сень деревьев – творить радость угодную земле и небу, Макоши и Сварогу.