Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги
Шрифт:
— Ты не помнишь имени ее отца?
— Боюсь, что нет. На работе она называла себя Кэрол Купер, но это не настоящая ее фамилия. Я думаю, что ее отец жил в Покателло, если только это может помочь. Поищи в тех краях.
— Хорошо. Ты говоришь, она была беременна. Что произошло с ее ребенком?
— Я не знаю. Еще до того, как ребенок родился, появился Харлей — убеждена, что его выгнали из армии, — и она вернулась к нему, несмотря на все мои уговоры. Я же видела, что они совершенно не подходили друг другу. Именно поэтому семнадцатью годами позже он
— Ему случалось впадать в бешенство?
— Еще бы! — Она скрестила руки на груди. — Когда я попыталась помешать ее возвращению К нему, он ударил меня кулаком. Я выбежала за помощью, а когда вернулась с полицейским, их обоих уже не было, как и моего кошелька с деньгами. Я не сделала им ничего плохого и вот что получила в итоге.
— И тем не менее ты все еще тепло вспоминаешь Кэрол.
— С ней было очень приятно. У меня ведь никогда не было ни сестры, ни дочери. На самом деле, когда я заново переживаю все это, мне кажется, что более счастливого времени, чем весна и лето в Бербанке, когда беременная Кэрол жила вместе со мной, у меня никогда не было. Мы и не понимали, как были счастливы тогда.
— Почему?
— Ну, потому что было ужасно жаркое лето, а холодильник сломался, потому что у нас была только одна кровать, а Кэрол становилась все больше и больше, и еще потому, что у нас тогда не было никаких мужчин. Мы думали, что переживаем страшные невзгоды. Но на самом деле они пришли позже. — Она осмотрела свой роскошный кабинет с таким видом, словно это была тюремная камера. Затем бросила взгляд на часы. — Мне действительно надо идти, иначе мои авторы и директор изобьют друг друга.
— Насчет избиения, — сказал я. — Я попрошу тебя взглянуть на эти фотографии, если, конечно, ты сможешь. Надо подтвердить ее личность.
— Да.
Я разложил перед нею снимки, и она внимательно рассмотрела их.
— Да, это Кэрол. Бедная девочка.
Сильно побледнев, она поднялась и вышла в соседнюю комнату, двигаясь как слепая.
Я сел в кресло, где только что сидела Сюзанна, и попросил по телефону ее секретаршу соединить меня с лейтенантом Бастианом. Через минуту он ответил, и я передал ему все, что узнал.
Сюзанна вошла в комнату уже в конце нашего разговора.
— Ты не теряешь времени зря, — сказала она, когда я повесил трубку.
— Твои показания очень важны.
— Я рада, но боюсь, что больше ничем не помогу.
Она все еще была бледна и шла ко мне так, словно пол у нее под ногами качался.
— Ты отвезешь меня домой?
Жила она на бульваре Беверли-Хиллз, в мезонине, который выходил во внутренний дворик. На стенах в доме висели африканские маски. Она попросила меня приготовить нам обоим выпить, и мы сели, заговорив о Кэрол, а затем и о Томе Хиллмане. Видимо, история Тома ее заинтересовала.
Старое чувство к Сюзанне опять проснулось во мне, и я вновь ощутил на себе ее воздействие. Сидя прямо перед ней, вглядываясь в ее лицо, я спрашивал себя, смогу ли я при теперешних физических, финансовых и моральных возможностях жениться на этой женщине со всеми ее африканскими масками.
Чертов телефон зазвонил в соседней комнате. Она положила левую руку мне на колено и встала. Я услышал, как она сказала:
— Это ты? Что тебе нужно от меня?
Сюзанна закрыла дверь, и больше я ничего не слышал. Вернулась она через пять минут, но лицо ее уже изменилось: вместо грусти в глазах стояла такая злость, как будто она узнала что-то похуже, чем смерть.
— Кто это, Сюзанна?
— Ты никогда не узнаешь об этом.
Я выехал в город в таком паршивом настроении, что даже поругался со своим другом Колтоном, следователем прокуратуры штата: я позвонил ему, чтобы он запросил Сакраменто, нет ли в их списках Гарольда или Майкла Харлея или еще какого-нибудь Харлея. В конце концов мы поладили, и он обещал выяснить. В ожидании ответа я спустился по лестнице к газетному киоску и купил вечернюю газету. На первой же странице сообщалось об убийстве и похищении, но ничего нового для меня там не было, за исключением сведений о том, что Харлей был военно-морским летчиком, имеет воинские награды, что позже он служил на гражданских линиях. Ему также приписывалось миллионное состояние.
Я сидел перед кабинетом Колтона и пытался отделаться от мысли, что Бастиан отпихнул меня куда-то на задворки этого происшествия. Это ощущение усилилось, когда из Сакраменто пришел ответ, что ни Гарольда, ни Майкла Харлея нет ни в калифорнийских списках, ни даже в списках дорожных нарушителей. Я уже засомневался, иду ли я по следу реального человека.
Вместе с потоками вечернего транспорта я вернулся на Стрип и почти в сумерках добрался до своего офиса. Не зажигая света, я уселся у окна и стал наблюдать, как зеленое небо постепенно теряет этот цвет. Отчетливо стали видны звезды и неоновая реклама. Самолет — множество маленьких светящихся точек — сделал вираж и стал удаляться в сторону Санта-Моники.
Я закрыл окна с венецианскими стеклами — препятствием, которое может поставить в тупик любого снайпера. После этого включил настольную лампу и просмотрел дневную почту. Она состояла из трех официальных постановлений и предложения от Института мотелей в Сент-Луисе занять место управляющего за двадцать тысяч долларов в год.
Все, что от меня требовалось, — это заполнить регистрационную анкету и отправить ее в институт регистратору. Если у меня есть жена, следовало послать и ее данные.
Я поразмышлял — не заполнить ли в самом деле анкету, но потом решил сначала пойти поесть. И еще я принял одно чрезвычайно важное решение: позвонить Сюзанне Дрю и пригласить ее пообедать со мной, объяснив, что это сугубо по делу.
В телефонной книге ее номера не оказалось. Я запросил справочную. Но и в списках этого номера не значилось. Она сделалась недостижимой.
Но прежде чем выйти на улицу, я проверил свою справочную службу. Сюда и передала для меня Сюзанна свой номер.
— Я все время пытался разыскать тебя, — сказал я.