Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги
Шрифт:
— Я даже и не знал, что у него есть жена. Неужели он смог заполучить себе такую девочку?
— Почему?
— Он, откровенно говоря, не в женском вкусе. И никогда не был другим. Гарольд — это очень определенный тип.
Я вновь засомневался — на верном ли я пути. От этого у меня разболелась голова.
— Не могли бы вы его описать?
— Обыкновенный парень, с моей точки зрения. Ростом пять футов десять дюймов, довольно длинный нос. Синие глаза. Рыжеватые волосы. В нем вообще нет ничего особенного. Конечно, сейчас
— Сколько ему лет?
— По крайней мере пятьдесят. Мне пятьдесят девять, так что через год собираюсь на пенсию. Простите, мистер.
Он перевернул двенадцать шницелей, положил на каждый по пучку лука и вышел через вращающуюся заднюю дверь. Я съел свой бифштекс. Мистер Веркон вернулся, неся в руке клочок бумаги, на котором он аккуратно записал адрес Харлея в Ван-Найте: 956, Эль-Хест.
Официантка разнесла шницели «буревестникам». Они жевали их в такт музыке. Когда я вышел из ресторанчика, песня неслась мне вслед. Я поднялся по Сансет-стрит к шоссе, ведущему на Сан-Диего, и направился на север.
Эль-Хест, расположенная в рабочем районе, была тесно застроена довоенными хибарами. В Долине темнело рано, и некоторые жители все еще сидели на крыльце или прямо на лужайке перед своим жилищем. Толстый человек, попивавший пиво на крыльце нужного мне дома — 956, рассказал, что Харлей продал ему этот дом в 1960 году. К счастью, у него оказался теперешний адрес Харлея, так как он ежемесячно еще выплачивал ему по договору о кредите.
И это все не соответствовало тому, кого я разыскивал. Я попросил мужчину описать Харлея.
— У него «ужасный» характер, — сказал толстяк. — Он из тех парней, которые не могут обидеть и комара. Убежден, что у него были неприятности.
— Какого сорта?
— Нет уж, увольте. Я совсем не знаю его. Видел только два раза, когда покупал дом. Он очень торопился, поэтому я сделал выгодную покупку. У него появилась возможность получить работу в Лонг-Биче, на развивающейся студии, и он не хотел упустить ее.
Он дал мне адрес в Лонг-Биче, что было достаточно далеко от Ван-Найта. Уже за полночь я отыскал очередной дом недалеко от бульвара в Лонг-Биче. Двор перед домом зарос сорняками, окна не светились, как и в большинстве домов на этой улице. Я доехал до уличного фонаря в конце квартала и вернулся к дому пешком. Я не стал стучаться в дверь к Харлею: почти наверняка это был не тот человек.
Я попробовал навесную дверь в гараже, она была закрыта, но не заперта. Уличный свет упал на багажник грязно-белого «форда» модели седан с номером, зарегистрированным в штате Айдахо.
Я подошел к левой дверце и открыл ее. Зажег внутренний свет. Машина была зарегистрирована на имя Роберта Брауна, проживающего в Покателло. Я затаил дыхание, поняв, что нахожусь на верном пути.
Вдруг из двери гаража, ведущей прямо в дом, возник яркий клин света. Дверь открылась. Свет ударил мне в глаза и ослепил.
—
— Я вчера видел Майкла.
— Кто вы?
— Приятель. — Я не сказал, правда, чей. — Он оставил у вас машину.
— Это наше с ним дело, — сказал он защищающимся тоном, что придало мне смелости. Я перешагнул освещенное пространство, лежащее между нами, и вошел в кухню. Он не делал попыток помешать мне. Босиком, в пижаме, он стоял прямо передо мной — седоголовый, с перекошенным лицом и виноватыми глазами.
— Брат ничего не говорил о приятеле.
— Вот как? А что он вам говорил?
— Ничего. То есть… — Он попытался прикусить нижнюю губу, но у него были искусственные зубы, и они выпали. До тех пор, пока он не вернул их на место, он выглядел насмерть перепуганным. — Он ничего не говорил о вас и вообще ничего не говорил. Я не знаю, зачем вы пришли ко мне. Это моя машина. Мы с ним обменялись.
— Разве это благоразумно?
— Не имею представления. Может быть, и нет.
Он бросил быстрый взгляд на гору немытой посуды, сваленной в раковину, словно это она несла ответственность за его неправильные поступки.
— Во всяком случае, вас это не касается.
— Это касается всех, Гарольд. И сейчас вы должны думать именно об этом.
Он хотел произнести слово «да», но только беззвучно пошевелил губами. На глазах его показались слезы, и он высказал самое страшное подозрение, какое только могло прийти ему в голову:
— Вы из ФБР?
— Я полицейский агент. Мне необходимо поговорить с вами.
— Здесь?
— А чем, собственно, это место хуже любого другого?
Он оглядел свою маленькую, закопченную комнатушку так, словно увидел ее в первый раз. Письменный стол, заменявший обеденный, за которым мы сидели друг против друга, покрывала пластиковая клетчатая скатерть, местами протертая до дыр.
— Я не принимал в этом никакого участия, — оправдывался он. — Не хотел принимать.
— Кто же вас заставил?
— Он уже не первый раз причиняет мне неприятности, вернее, постоянно причиняет. Это продолжается последние тридцать пять лет. А ведь в его возрасте можно бы и образумиться. Я не обманываю вас.
— Что вы имели в виду, говоря о неприятностях, которые он причинял вам? Что было на этот раз?
Он пожал сгорбленными плечами и поднял ко мне руки ладонями вверх так, словно я и вправду смог бы увидеть на них стигматы.
— Он замешан в похищении?
— Он говорил вам об этом?
— Он никогда ничего не рассказывает мне о своей жизни. Легче узнать из газет, чем от него самого. С тех пор как я прочитал сегодняшние газеты, мне страшно выходить из дому. Знаете, что сделала моя жена? Она взяла такси, добралась до автобусной станции и уехала обратно к своей матери в Оскнард. Она даже не вымыла посуду со вчерашнего вечера.