Он приехал в день поминовения
Шрифт:
Жиль вместе с ней пересмотрел ковры, выбрал один. На лестнице ему встретилась тетя Колетта, направлявшаяся в город; в трауре и креповой вуали она выглядела еще более хрупкой.
Они довольно церемонно раскланялись и разминулись.
Часов в одиннадцать Жиль тоже вышел из дому и впервые после встречи с Армандиной у кладбищенской ограды оказался один на улице. Он постоял под сводом бывшей церкви, глядя, как выкатываются и вкатываются грузовики Мовуазена и суетится Пуано, управляющий с железным крючком вместо
Оттуда Жиль отправился на улицу Минаж, где жил доктор Соваже, любовник его тетки. Рынок торговал вовсю. Был большой субботний базар, и под аркадами узкой, плохо вымощенной улицы, стоя среди своих корзин, надсаживались горластые крестьянки.
Между зеленой лавкой и невзрачным галантерейным магазинчиком медная дощечка возвещала: "Морис Соваже, врач. Прием с 14 до 18, по субботам с 10 до 12".
Жиль собрался было позвонить, но заметил, что дверь приоткрыта, и на другой, эмалевой, дощечке прочел: "Просьба входить без стука".
Миновав пахнущий аптекой коридор, он вошел в приемную, где уже молчаливо ожидали своей очереди шесть человек, и присел на стул у плетеного столика со старыми журналами.
Пациенты, не произнося ни слова, поглядывали друг на друга. Из-за двери доносились неясные голоса. Потом открывалась другая дверь, и пациент уходил. Доктор высовывал голову в приемную:
– Следующий.
На второй раз он заметил Жиля и нахмурился. Быть может, он уже видел его на улице в обществе Плантеля или Жерардины Элуа?
Очередь приближалась, и с каждым разом врач выглядел все более озабоченным. Это был шатен с длинными, зачесанными назад волосами, выразительным лицом и на редкость живыми глазами, которые, должно быть, везде привлекали к нему внимание. У отца Жиля был такой же взгляд, выдающий скрытое внутри пламя; вот почему он так часто смотрел в сторону или поспешно начинал улыбаться.
– Следующий.
Жиль вошел в кабинет в несколько подавленном состоянии и сразу почувствовал, что на душе у врача не легче, чем у него.
– Я не болен, - предупредил Жиль, останавливаясь посреди кабинета, такого же убогого, как и приемная.- Прошу извинить за беспокойство, но...
– Губы дрожали у него так, что он лишь с трудом договорил спокойным тоном: - Я пришел просить вас вернуть мне ключ.
Не сама ли простота, с какой было выражено требование, заставила врача потерять голову? Он затравленно оглянулся, подошел к одной из дверей, резко ее распахнул и вполголоса, словно стьщясь своих слов, пробормотал:
– Извините. Моя жена имеет привычку подслушивать.
Плантель-сын рассказывал об этом Жилю.
Мадам Соваже вот уже много лет калека и передвигается по квартире в коляске с ручным приводом. Мало-помалу ревность ее приняла болезненные формы, обострилась настолько, что несчастная проводит целые часы у дверей мужнего кабинета, ловя каждый доносящийся оттуда звук.
– Садитесь. Прошу прощения, но... Но у меня не г ключа, клянусь вам. Не понимаю, с чего вы взяли...
– Однако вы знаете, о каком ключе идет речь, не так ли?
И тот и другой дрожали: доктор - из-за своего неуравновешенного характера; Жиль - потому, что испугался собственной смелости.
– Предполагаю, что вы намекаете на ключ от сейфа.
– Разве сегодня ночью вы не пытались завладеть им? Подходя к этому дому, я опознал вашу машину.
Врач понурил голову. Чувствовалось, что он колеблется. Что, если в комнате Жиля, а затем в спальне
Октава Мовуазена действительно побывал кто-то другой? Не Колетта ли?
– Послушайте, месье, я не знаю, что вам наговорили эти люди...
– Какие люди?
Блестящие глаза Соваже впились в молодого человека. Лицо его выражало удивление и еще что-то- может быть, нерешительность, может быть, первые признаки симпатии.
– Из синдиката.
Врач снова подошел к двери, проверяя, не подкатила ли к ней больная свою коляску.
– Бабен, Плантели, сенатор, мэтр Эрвино и прочие.
– Почему вы называете их "синдикатом"? Опять та же нерешительность желание что-то сказать и боязнь заговорить.
– Правда ли, что ваши родители были... были артистами мюзик-холла?
– Правда.
– Значит, вы ничего не понимаете в делах и никогда не общались с подобными людьми?
В воздухе повеяло глухой, но грозной яростью, злобой, вселяющей страх.
Доктор стиснул руки.
– Простите, что ничего не могу вам объяснить, по крайней мере сейчас. Положение вашей тети и мое... Поверьте, месье Мовуазен, я не лгу, утверждая, что у меня нет ключа. Тем не менее могу заверить вас, что он будет вам возвращен, что это не кража, что никто не посягает ни на вас, ни на ваше состояние. Ваш дядя был чудовищем, и...
Внезапно он переменил тон. Жиль тоже расслышал легкий скрип в соседней комнате.
– Договорились, месье. Сейчас я выпишу вам рецепт.
Взгляд врача стал почти умоляющим: было ясно, что мадам Соваже подслушивает за дверями.
Врач присел к столу, набросал несколько слов в блокноте и, протянув листок Жилю, проводил посетителя до самой двери.
– Следующий.
На улице Жиль прочел кое-как нацарапанные строки: "Извините. Нас подслушивали. Умоляю, не мучьте свою тетку. Встречусь с вами, где и когда захотите".
Нашел ли врач возможность позвонить Колетте Мовуазен после ухода Жиля? Видимо, да, потому что не успел Жиль вернуться в особняк на набережной Урсулинок и сесть за стол, как появилась его тетка, еще более бледная и возбужденная, чем накануне.