Они штурмовали Зимний
Шрифт:
— А кто теперь во дворце? — спросил Рыбасов.
— Говорят, министры Временного правительства хотят сюда перебраться, — ответила Катя.
— Однако, подходящие хоромы выбрали! — отметил Кедров.
От Дворцовой площади начинался Невский проспект. Он был шумным и людным. Панели занимала разодетая фланирующая публика. По деревянным торцам мостовой проносились лакированные пролетки на дутых шинах, открытые автомобили и позванивающие, наполненные ярким светом трамваи..
Солдат то обдавало запахом дорогих духов и пудры, то винным перегаром,
Фронтовиков раздражал беспечный смех, доносившийся со всех сторон. Смеялись пышно разодетые женщины, усаживаясь с офицерами в открытый автомобиль; хихикали девицы, оглядываясь на юнкеров; гоготали извозчики, потешаясь над пьяной продавщицей цветных воздушных шаров. Смех то возникал на мостовых, то переносился на панели, то забивался в подвалы пивных баров и грохотал снизу, как из бочки, то вместе с музыкой вырывался из открытых окон увеселительных заведений. Слишком много смеха в дни войны!
— Эх, пулемет бы сюда! Почистил бы я эти панели, — сказал Рыбасов. — Тошно смотреть на эту шушеру.
У Фонтанки они свернули влево и пошли по набережной; Катя с отцом шагали впереди, а сибиряки, закурив трубки, — позади.
Дмитрий Андреевич, обняв дочь за плечи, сказал:
— Ну, рассказывай, как жила без меня.
Катя стала вспоминать все то, о чем не могла написать в письмах. Отец слушал внимательно, лишь изредка задавал вопросы либо покачивал головой и вздыхал. Правда, за годы разлуки Катя несколько отвыкла от него, но с ним легче было делиться мыслями, чем с матерью, — отец понимал ее лучше.
— А какие друзья у тебя? — спросил он.
Катя рассказала о Наташе, о тете Фене, но о Васе почему-то умолчала. И отец это почувствовал.
— Ну, а кавалер… или, как вы теперь называете, друг, что ли… есть у тебя?
— Как тебе объяснить… мне нравится один… но мы редко с ним видимся.
— Кто он такой?
— Работает на «Путиловце» в кузнице, живет за Нарвской заставой.
— Ида-а, далековато ходить! Познакомишь?
— Обязательно, если увидимся. Только ты не смей ни о чем таком с ним говорить.
— Замётано, ни слова, — пообещал Дмитрий Андреевич.
* * *
По случаю приезда отца Катя получила трехдневный отпуск. Она побывала с солдатами на «Айвазе», а на другой день, по рекомендации Гурьянова, поехала с ними на «Путиловец».
В завкоме их встретили хорошо. Это уже была не первая делегация с фронта. Путиловцев не удивило, что солдаты во всем хотят убедиться сами. Они охотно повели их по цехам.
Огромные задымленные мастерские, наполненные грохотом железа, жужжанием моторов, скрежетом пил и полыханием огней, потрясли сибиряков. Они тревожно озирались по сторонам.
— Не пошел бы я и за десятку в день в таком аду работать, — признался Рыбасов.
— Однако, да-а, — бормотал Кедрин.
— Вам, наверное, уши прожужжали, что мы тут шкуродерничаем, сотнями огребаем? — спрашивали путиловцы. — Так вот поглядите, как оно на самом деле.
Они показывали свои расчетные книжки.
— Нас хотят натравить друг на друга, — говорили путиловцы. — Буржуи ждут, чтобы мы меж собой передрались. Это они кричат: «Солдаты — в окопы, рабочие — к станкам», а сами куда же? К сундукам да ресторанам?
— Точно, — соглашались солдаты. — Осточертело окопный песок хрустать. Весна вокруг, пахать время…
Пока фронтовики разговаривали со сборщиками, Катя отыскала старокузнечный цех.
Заглянув в широкие двери, она не решилась войти в задымленную мастерскую и попросила одного из кузнецов вызвать Кокорева.
— Да вот он… Видите? Воду пьет, — сказал тот, указывая на парней, подошедших к медному баку.
Но тут и Василий заметил Катю. Он торопливо сбросил с себя кожаный передник и побежал к ней. Лицо его было влажным от пота.
— Как ты сюда попала? — спросил он, пожимая обе ее руки.
— Я с отцом, — лукаво ответила девушка. — Он просит познакомить с кавалером. А где я его найду? Решила тебя показать.
— Правда? — растерянно спросил он и покраснел.
— Ну да, — серьезно ответила Катя, но, не удержавшись, рассмеялась. — Не бойся, Я сказала, что У меня нет кавалера и не будет.
— Да я и не боюсь... с чего ты взяла?
— По глазам вижу. В общем, мы здесь до конца дня пробудем. Разыщи нас.
— Хорошо, найду.
Заводской митинг происходил на площади между мартеновской и прокатной мастерскими, где переплетались железнодорожные пути. На нем сошлись более двадцати тысяч путиловцев. Люди густо облепили крыши цехов, штабеля чугунных и стальных болванок, заняли все возвышения и плотной толпой стояли вокруг деревянной трибуны.
— Тут три дивизии соберешь, — отметил Рыба-сов. — Огромный заводище!
Первым на митинге выступил министр земледелия эсер Виктор Чернов. Он начал свою речь со сказки о рыбаке и рыбке. Рассказывая о том, как жадная старуха требовала от золотой рыбки все больше и больше, он то по-стариковски сокрушенно разводил руками и потряхивал бородкой, то скрипучим голосом гнал рыбака к морю просить царства.
Актерские ужимки министра вывели из терпения Савелия Матвеевича, стоявшего с фронтовиками недалеко от трибуны. Кузнец перебил оратора:
— А не довольно ли нас сказками кормить?! Пора рыбку на стол выложить.
— А я об этом и веду речь, — словно обрадовавшись замечанию, с улыбкой поклонился в сторону Савелия Матвеевича Чернов. — Разве вы не заметили, что ненасытная старуха говорит голосом большевиков. Ведь им все мало: и восьмичасового рабочего дня, и свободы, и власти, — это он уже произносил голосом рассерженного министра. — Иди-ка, золотая рыбка, в услужение! Об опасности они не думают и тянут нас к разбитому корыту…