Опасная охота
Шрифт:
— Раз уж пошла такая пьянка, я должен сообщить моим близким, где нахожусь, а то они искать меня начнут.
— Хорошо, хорошо, закончишь писать, тогда позвонишь.
— Нет, сейчас, — упираюсь я. — Нужно, чтобы кто-то за квартирой моей присмотрел, а то я ее, кажется, вообще на ключ не закрыл. Ваши архаровцы налетели как ураган, так что все на свете забудешь. Я беспокоюсь. Если не позволите, то дальше я писать не буду.
Харин думает, опасаясь, нет ли тут подвоха, взвешивает «за» и «против», потом решает:
— Ладно, звони, хрен с тобой.
Я набираю рабочий номер
— А это ты, привет, — сонно бормочет он, узнав мой голос. — Как отдыхается?
— Потрясающе. Со смеху умереть можно, как-нибудь расскажу, обхохочешься. А если серьезно, то слушай меня внимательно и не перебивай. Я в городском криминальном бюро. Меня собираются закрыть. А в это время моя хата находиться без присмотра и это меня очень беспокоит. Пошли туда пару парней, посообразительней. Можешь считать, что я их нанял. Но сначала пусть мотнутся в четвертую больницу, отделение хирургии. Врач — Сальникова Маргарита Александровна. Возьмете у нее ключи. Запомнил? Лучше, если одним из ребят будет Логинов. И чтобы кроме них никого постороннего в моем доме не было! Втолкуй им, как должен выглядеть ордер на обыск. Пусть чувствую себя как дома. И голодными пусть не сидят. У меня в холодильнике есть пельмени, пусть обязательно скушают. Ты все хорошо понял?
— Надеюсь, что да. Не переживай! Адвокат нужен?
— Нет пока. Может завтра, если до этого времени я отсюда не выйду. Все, спасибо!
— Держись, — желает мне на прощание Павел.
— Я что-то тебя не пойму… Ты же говорил, что квартира твоя не запертая. Зачем же им ключи? — подозрительно вопрошает Харин, когда я, положив трубку, снова принимаюсь за писанину.
— Я говорил, что мне так «кажется». И потом, ключ им все равно нужен будет.
Не знаю, удовлетворил ли его мой ответ. Он еще несколько раз прокучивает в голове все сказанное мной, Павлу и криво улыбается.
— А ты оказывается шутник, — выдает новую реплику по поводу услышанного, — «если до завтра не выйду». Неужели, ты думаешь, что с таким обвинением, тебя на подписку отпустят? Забудь. Можешь и не надеяться, даже несмотря на добровольное признание. Так что квартира твоя тебе не скоро еще понадобиться. Но ты не беспокойся, я позабочусь, чтобы тебя определили в камеру поспокойней. Но само собой, если с твоей стороны никаких фокусов не будет.
Я прошу его помолчать, чтобы не сбивал меня с мысли, а сам продолжаю писать. Харин терпеливо ждет.
Дверь открывается и в комнату без приглашения вваливается тот самый капитан, нашедший у меня пистолет. Лицо взволновано.
— Чего тебе, Ганжула? Не видишь, я занят.
— Так это, Виталий Федорович, насчет экспертизы.
— Что, уже сделали? Так быстро? — довольно потирает он руки.
— Да нет, — растеряно бормочет капитан.
— Ну так делайте быстрее!
— Что делать? Пистолет ведь газовый!
— Какой такой газовый? — не сразу понимает Харин.
— Обычный. Копия «Макарова». Сейчас выпускаю такие. Мы сначала и внимания не обратили.
— Какой такой «Макаров»? При чем это здесь? Я говорю про тот ствол, который вы нашли у Лыскова! Вы чем там вообще занимаетесь!
— Так мы его и нашли, —
Я не буду передавать вам всего того, что было произнесено, сказано, выкрикнуто, проревано, выорано, извергнуто Хариным на протяжении следующих пяти минут, после того, как до него дошел весь смысл происходящего. Тяжелые предметы, правда, на этом раз по кабинету не летали, наверное потому, что при этом присутствовал посторонний, то есть я. В остальном же было очень громко и грубо, так что мне даже показалось, что почетные грамоты, висящие на стене, стали заворачиваться в трубочки.
Разгорячившись от огорчения, он даже не просек, что этим самым полностью подставляет себя, давая мне понять, что он-то хорошо знал марку пистолета, который должны были обнаружить у меня его архаровцы. Если раньше у меня были еще сомнения на его счет и я был склонен думать, что он действовал лишь по наводке со стороны, то теперь я уже не сомневался о его прямом участии в этом деле. Скорее всего, именно его имел в виду Сорока, когда говорил, что кто-то в милиции мной очень интересуется.
Хорошо, что я догадался вместо оружия убийства подложить свою пушку, справедливо полагая, что прибывшие на место служаки не будут знать все подробности. Единственно, что было известно Ганжуле, что у меня в комнате, под кушеткой, справа от балконной двери, может быть пистолет, при помощи которого было совершенно преступление. Марку он не знал. Если бы я это не сделал, у него вполне могло бы хватить наглости перерыть весь дом, в том числе и заглянуть в холодильник.
Выкричавшись, майор, наконец, вспомнил и о моем существовании.
— Ты почему не сказал, что пистолет газовый? — орет он.
— А меня об этом никто не спрашивал. Ваш сотрудник спросил, чье оружие. Я честно ответил, что оружие мое и меня тут же поволокли сюда. Кстати, все необходимые разрешения у меня тоже имеются, если вас это интересует.
— А твое признание? Ты же только что, сейчас вот, в убийстве признался!
— Какое признание? Вы, верно, меня с кем-то путаете, Виталий Федорович.
Харин с неожиданной для такой туши резвостью, наклоняется ко мне, выхватывает из рук бумагу и, близоруко щурясь, подносит к глазам, которые по мере прочтения еще больше наливаются кровью.
— Ты что написал, ублюдок! — рычит этот боров.
— То, что видите! Жалоба прокурору города на незаконный обыск, безосновательное задержание, а также на оказанное давление и превышение всех мыслимых полномочий, как вашими сотрудниками, так и вами лично.
— Вон, — коротко бросает он Ганжуле и, дождавшись, когда за тем закроется дверь, раздирает мое заявление на четыре части и снова набрасывается на меня. — Ничего, Лысков, вот я тебя определю на соседние нары с парочкой твоих бывших знакомых, посмотрим, как ты тогда запоешь.