Опасная тропа
Шрифт:
— Ну, скажи свое имя… — просили подруги, которым не терпелось, чтоб ты обратил и на них внимание.
— Он знает мое имя! — сказала я.
— Цуэри тебя звать, да?
— Да.
— Красивое имя, — сказал ты и написал на открытке: «Ты прекрасна, как и имя твое. Желаю тебе, девочка моя шилагинская, большого счастья в жизни». А как мне хотелось, чтобы ты дополнил надпись словами: «Ты достойна быть счастливой, но будешь такой только с мной».
Но ты просто подписал,
— Чего же ты хочешь, девочка моя шилагинская?
Я только сейчас заметила, что ты написал не просто «девочка шилагинская», а «девочка моя шилагинская». Как раньше я этого не заметила! Слово «моя» вдруг согрело меня, вдохнуло новые силы и уверенность. А ты смотришь с портрета и будто хочешь сказать с сожалением: «Я женатый, девочка моя, у меня есть дети…»
— Ну и что же? — готово вырваться из глубины моего сердца. — Пусть ты женат, пусть есть дети… я уже знаю об этом. Пусть у тебя семья, разве я не имею права любить тебя? Мне совсем, совсем не стыдно тебе это сказать. От тебя я ничего не требую: можешь любить свою жену, своих детей, но как хочется, чтобы ты и меня любил. Знаю, ты можешь сказать: «Что это за вздорная, взбалмошная девчонка, о чем она говорит?! И вообще, нормальная ли она?» Да, я стала такой от любви к тебе. Если сошла с ума, то по твоей вине. Ты можешь посмеяться надо мной, можешь прочитать вслух письмо друзьям. Пожалуйста, если это доставит тебе удовольствие! А я ничего не могу поделать с собой с тех пор, как в моей жизни появился ты. Думала, это пройдет, но не тут-то было! Я схожу с ума, не могу о тебе не думать! Ты сказал «девочка моя шилагинская», да, я твоя, твоя…
И вот этим летом я рассталась со школой, теперь хочу поступить в институт, мечтаю жить в городе, где живешь ты, чтобы видеть тебя, слышать…
Я из селения звонила тебе, но сама молчала и слушала твой голос, замирая от счастья. А когда возмущалась телефонистка и вслед за ней ты, я клала трубку, но ощущение счастья оставалось надолго со мной. Чудная я, правда? Но другой быть не могу и не хочу. Прошу, посоветуй, в какой институт мне поступать, может быть, в университет? Хотя я и троечница, но верю, что смогу поступить. А если не смогу, тоже не беда, из города никуда не уеду, останусь работать хоть уборщицей, рабочей — все равно, только бы с тобой быть рядом. Я боюсь только одного, — вдруг ты не захочешь меня видеть, не захочешь со мной говорить? Тогда я буду совсем одинокой в городе. Хотя бы скорей прошли дни, нет сил жить без тебя! Как я надеялась, как ждала, что ты вдруг появишься на нашем выпуском вечере! Ведь могло же произойти чудо хоть раз в жизни? Но и этого не случилось, напрасно ждала тебя, напрасно надела самое нарядное платье, сшитое для выпускного вечера…
Сколько радости было у всех, только не у меня. Рассвет всем классом встречали на вершине горы, где, как рассказывают, некогда раскинул шатер сын шемахинского хана, который во сне влюбился в девушку, что жила в наших горах. Говорят, и она была шилагинка.
Если бы в ту ночь ты был со мной! Не знаю, как я бы повела себя, но хотела, чтоб ты был рядом. До самого рассвета я не теряла надежды, все глядела на дорогу.
Дни текут, как капли воды, скоро уже наступит август, а я не нахожу себе места. Ложусь спать, целую твое изображение на открытке. Просыпаюсь с думами о тебе, сажусь есть, и когда что-нибудь
Нет-нет, это не просто увлечение, это нечто непостижимое, неодолимое… Боюсь, не смогу больше ждать, возьму и приеду в город, чтоб увидеть тебя. Но боюсь, что одну меня не пустят в город. И так только и слышно от родни: «Жаль ее в город посылать, выдали бы замуж, вон сколько в Шилагах джигитов! Нет, не дело горцу посылать молодую дочь в город». Они чуть не уговорили отца. Начали приходить сваты, приносить подарки по обычаю. Родные одного чабана-спортсмена принесли три золотых кольца, серьги с бриллиантами, браслеты с рубинами, часы золотые… А я, дурочка, обрадовалась и говорю:
— Оставьте!
Тогда они сказали:
— Если ты хочешь это все оставить, дай согласие на свадьбу, он хороший парень, института, правда, не кончал, но зато знатный чабан!
Фотографию показали… Ничего, симпатичный парень с усиками, высокий, крепкий, говорят, двумя пальцами раскалывает орех. Я вернула драгоценности и ответила: «Нет!» Не хочу никого, лучше брошусь со скалы, но только не это.
Хочу быть в городе рядом с тобой, люблю тебя, Нури-Саид! Мне приятнее тебя называть просто Нури…
Но очень и очень боюсь: сваты каждый день, как паломники, идут в наш дом. Боюсь, что соберутся родные и решат мою судьбу. Об одном тебя молю: помоги противостоять, укрепи мои силы, приезжай.
Очень хочу, чтоб ты приехал. Буду ждать тебя каждое четное число далеко за аулом, в ущелье Конгожи, там, где река в два рукава, где опушка леса у подножья горы, на макушке которой высится аул, где высокая трава и орешник молодой с яблоней дикой… О, как буду счастлива, если ты приедешь! Буду ждать, как рассвета ждут птицы, как кукушка ждет дождя, как сына ждет мать, как сын ждет отца. Буду ждать, и ты приедешь! Я знаю, верю: ты приедешь! Дашь мне силы, дашь мне крылья, чтоб могла я взлететь.
Не отвергай меня, прошу тебя, я знаю, я уверена — тебе со мной будет хорошо. Столько ласки и любви подарю тебе, мой любимый, дорогой Нури. Заклинаю тебя, прошу, приезжай, не застилай слезами свет моих глаз. Ты можешь подумать: что за дерзость, разве когда-нибудь было такое, чтоб девушка-горянка звала к себе любимого? Не безрассудство ли это, дочь благородных родителей? Да, мои родители — уважаемые люди, и ты об этом знаешь. Сказать первой о своих чувствах и мне было нелегко, знаю, на какую опасную тропу вступаю, но ничего с собой поделать не могу… Только не думай, что я не боюсь, что нет во мне страха. Очень и очень боюсь я отца, он у меня нежный, но в гневе суров и жесток… Приезжай!
Остаюсь в нетерпеливом ожидании, Цуэри, дочь Абу-Муслима и Анастасии Лукьяновны».
ПИСЬМО ВТОРОЕ
Письмо без конверта и, по всей вероятности, не было послано, а тот, кто его писал, видимо, просто исповедовался бумаге. Написано письмо фиолетовыми чернилами, почерк странный — ярко выражена склонность автора удлинять хвосты букв, отчего страницы казались узорными, как кружева. Да и стиль несколько витиеватый, причудливый…