Опасная тропа
Шрифт:
— Правильно сделала, жена моя, дядя Кужак обещал нам сетку, поставим изгородь, сделаем небольшой загон для скота у дома, на время до зимы, а там…
— Там кто-то есть?
— Есть, это дядя Кужак. Ты не обидишься, если я сообщу тебе одну новость?
— Какую?
— Скажи, не обидишься?
— При чем здесь обиды, говори.
— Я предложил старику остаться у нас, пожить с нами. Он одинок, ему трудно…
— Правильно, днем дети с ним будут… А он согласится?
— Если и ты попросишь…
— Я буду рада. Будет у нас и дедушка. Сейчас я чай подам. — И жена ушла на кухню.
После горячего душа старик обрадовался крепкому чаю, пил он его с удовольствием, аж кряхтел и все приговаривал: «Будто в раю в гостях побывал, хвори как не бывало, легко стало, спасибо вам, дорогие…» Выпив два стакана чаю, дедушка попросил подушки. Дети кинулись исполнять его просьбу, и каждый принес по подушке…
— Хватит, много… Спасибо, мои красивые, спасибо. Ну как, нравится вам здесь?
— Да, дедушка, здесь лучше.
— Патимат, доченька, — попросил старик жену мою, — как стемнеет, разбуди, пожалуйста, мне на службу надо, сторожить стройку…
— Спи, деда, спи… Ну-ка, все вышли, пусть деда спокойно поспит. — И жена вывела нас всех из комнаты.
Вот и все, почтенные, кончились мои каникулы, завтра в школе зазвенит первый звонок и начнутся занятия. И мне надо было подготовиться. Поставил я перед собой чернильницу из прозрачного стекла на медной подставке, на спине которой голова лошади, обрамленная подковой; дорогая и единственная ценная реликвия семьи — подарок моему отцу от Льва Толстого; достал тетрадь и макнул перо в чернила…
РАССВЕТ КАЖДЫЙ РАЗ НОВЫЙ
Проснулся я бодрый, с ясной головой. Не помню, почтенные, видел ли я какой-нибудь сон, если и видел, то он бесследно рассеялся на границе между сном и явью. Открываю глаза: на часах без десяти семь. Когда ложился спать, я так и думал, что надо проснуться именно в это самое время. И это, видимо, зафиксировал мой мозг. Со мной такое часто случается, и поэтому я не прочь утверждать о существовании в каждом индивидууме подобных биологических часов. Тело мое настолько освежилось после хорошего сна, что, кажется, я окунулся в живую воду.
А какой яркий и непривычный свет разлился вокруг меня в комнате. Над головой белый чистый потолок, белые глянцевые стены, и щедрое солнце бьет лучами прямо в окно.
Рассвет в горах. Рассвет каждый раз новый, и сумей, говорят жители высокогорья, встречать его каждый раз по-новому.
Удивительная, я скажу, даже для моего слуха тишина вокруг. Может быть, эти новые толстые стены не пропускают никаких звуков. Ни петух по обыкновению не кукарекал, ни собака не залаяла, не замычала корова, хотя откуда ей быть здесь, и не слышу я звона медных колечек на кувшинах, что несут девушки, возвращаясь поутру с родников. Поворачиваю голову налево и направо. Жены давно нет рядом, видимо, встала спозаранку, чтоб детей подготовить в школу, кроме самого младшего, Хасанчика. Спит, наверное, малыш, свернувшись, как котенок, в постели, и видит свои сны, похожие на мультики.
— Тихо, папа спит, — слышу я голос старшей дочери Фариды, которую дети уже дразнят «очкариком». За последние годы в школе все больше и больше детей, которые носят очки.
— И ему пора уже быть на ногах… — это говорит моя жена. — Мана, поправь фартук, какая же ты неряха, мама старалась, гладила, а ты… Зейнаб, что это у тебя в сумке, почему она такая тяжелая? Камни? Какие камни?
— Краеведческие… Учительница наша велела, чтоб мы во время каникул собрали для школьного музея интересные камни.
— И ты обрадовалась, запихала туда всякую всячину? Ражаб, это ты не доел хлеб с маслом?
— Не хочу.
— Оставил совсем малость, это же ты свою мудрость оставил, доешь сейчас же. Фарида, на обратном пути не забудь зайти в магазин и купить хлеб. Сетку возьми.
— Хорошо, мама.
— Смотрите, дети, будьте опрятными, учитесь хорошо, вам нельзя как-нибудь, вы дети учителя русского языка, поняли?
— Да, мама! — хором весело отвечают дети.
— Не спешите, сейчас и папа выйдет, пойдете вместе.
Я вскакиваю с постели. В комнате простор, есть где поразмяться, выбросить ногу вперед, подтянуться, сделать приседание… Об этом и речи не могло быть в старой, тесной и неуютной сакле. И первым, что я делаю, робко подхожу к окну и, предупредительно зажмурив глаза, открываю их… Дохнуло в лицо утренней свежестью. Но удара никакого не последовало и искры не посыпались из глаз. Трогаю лицо — все на месте и нос не ощущает боли. Представляете, даже сожалею, что ничего такого не случилось и нет никакого мяча… Выглядываю из окна: ни детей, ни соседей, — пустырь, зелень лугов и тихий шум леса… Не слышу утренней переклички соседей.
Спускаюсь по лестнице на первый этаж, иду в ванную, умываюсь, раздумывая о том, что непременно надо сегодня же купить всем зубные щетки и пасту. На столе в кухне нахожу завтрак под бумажной салфеткой — бутерброд с маслом и горской брынзой, яйцо всмятку и полстакана заварки для чая, точь-в-точь, как это бывает у моих двоюродных братьев в городе. Отныне пусть они с запиской посылают ко мне любых гостей, даже из заграницы, — мне не будет стыдно, приму с достоинством и удовольствием, с гордостью за себя, за свою семью, за свой аул. Быстро расправился я с завтраком и укрепился в мысли, что к своему сорокалетию необходимо устроить новоселье и непременно пригласить всех братьев. Пусть каждый из них раскошелится и поможет мне обставиться в этом новом доме, на то они и братья…
Чистый, собранный, легкий, с портфелем в руке, сбегаю я с лестницы и встречаюсь в светлой прихожей с Патимат. Она это или не она? Подобрела она, ладной и гладкой стала, и не ощущается уже в ней той худобы. На ней цветастый халат со множеством пуговиц… И где только она прятала его до сих пор? Лицо светлое, улыбающееся, руки чистые, волосы еще не собраны, и легкий запах ландыша стоит в воздухе.
— Доброе утро! — улыбается она мне, смущенно потупив взор.
— Здравствуй, родная, ты не устала? — говорю я, привлекая ее к себе.