Опасная тропа
Шрифт:
Скоро, скоро прилечу я к тебе, прилечу, диво мое, девочка ты моя шилагинская! Все прекрасное на свете связано с тобой. Не знаю, что бы я делал, чем бы я жил на этой земле бел тебя.
«Ой, мамочка ты моя!» — удивительной мелодией звучит твое радостное, восхищенное восклицание.
Сейчас я вижу тебя в кумыкской степи, ты срезаешь с виноградных лоз налитые солнцем, спелые грозди. Солнечные лучи ласкают тебя. Твою хрупкую фигурку я вижу легкой тенью на земле. Твой стан я невольно сравниваю с колонной в мавзолее Улугбека, которую называют жемчужиной Бухары. Девочка ты моя шилагинская, пленившая в живописном и суровом ущелье Конгожи, дорога ты мне очень…
Поездов ночные перестуки, Тишины натянутая нить, Разве тот, кто не грустит в разлуке, Будет в силах встречу оценить? Разве тот, кому любовь земная В звездный час его судьбы дана, Проживет хоть день, тоски не зная, Вдалеке от милого окна? И прошу я тихо и мятежно, И молящ мой воспаленный взор: Сохрани меня, моя надежда, Как не раз хранила до сих пор. Сохрани в неверный час рассвета, Сохрани в ненастье ледяном Для весны последнего привета Соловьиным выстраданным днем. Для того, что навсегда связало Мир во мне и мир вокруг меня, Чтоб она всего лишь и сказала: «Здравствуй, милый…», голову склоня. И пред этим вечным, нежным, строгим, Что не станет ветошью навек? Слава, что ль? — стремление убогих. Почести ль? — тщеславие калек. Иль успех? — корысть души досужей. Иль богатство? — бедная мечта. Ничего мне этого не нужно. Для чего мне эта маята, Если голос мой с мольбою прежней Шепчет до утра слова одни: Сохрани меня, моя надежда, Если только можешь, сохрани.Меня здесь приветливо встретили земляки. Старик Усман, он работает в лудильной мастерской, не отпустил меня в гостиницу. Удивительно, на родной земле мы могли бы не заметить друг друга, а здесь… Он встретил меня как родного сына. У него есть сын, он намного младше меня, учится в Москве, скоро вернется домой геологом.
Неделю я пробуду у этого славного человека, которого знают здесь все от мала до велика, потом заеду на неделю в Москву и вернусь к тебе.
Радость моя, теперь можешь написать мне прямо в Москву, хорошо? А сейчас пора прощаться. Береги себя, не перегревай голову на солнце и не усердствуй на винограднике, я же знаю, ты всегда и везде хочешь быть первой! Итак, до встречи, любовь моя!
Навеки твой Нури».
ПИСЬМО ПЯТОЕ
Авиаконверт. Адрес: Бухара, главпочтамт, до востребования, Нури-Саиду. Послано из Махачкалы, Мурадовой Меседу.
«Здравствуй, Нури!
Все у нас хорошо, ты не беспокойся. Был в городе грипп, какой-то азиатский, он нас уже миновал. Мурадик ходит в школу, учительница хвалила его. Он старается, особенно после того, как ты с ним поговорил как мужчина с мужчиной. А дочка, видно, простудилась, несколько дней кашляла, капризничала, но сейчас ей лучше. Ты спрашиваешь, что купить. Нам ничего не надо, поскорее только возвращайся домой. Тебе было письмо из издательства, они пишут, что перенесли твою книгу на следующий год. Это уже в который раз… Мне кажется, тебе там кто-то мешает, только ты не огорчайся.
В газете были напечатаны твои новые стихи. Скажу откровенно, мне они не совеем понравились. В них человек какой-то отрешенный, какой-то потерянный и одинокий. Прости за дерзость, но эти стихи вызвали у меня неприятное ощущение. Знаю, ты легко раним, но мне хотелось быть искренней. Их не сравнить со стихами, что были в «Комсомолке», там боль поэта, высокая поэзия любви.
Да, еще чуть не забыла. Какой-то молодой композитор написал на них песню, ее передавали по радио, потом я слышала, как девушки пели ее прямо на улице.
Когда тебя нет, Нури, к нам почти никто не приходит, да и кому захочется в нашей конуре сидеть? Когда же наконец мы получим квартиру, когда это будет?..
На улице встретила Муталиба, он спросил о тебе, потом сказал, что говорил в горисполкоме о нашей квартире… Спасибо ему за доброе слово, на душе стало легче.
Прости, если я была несправедлива к тебе, прости, если в том моя вина. Чувствую: между нами что-то происходит, даже письмо теперь не получается таким теплым и нежным, как раньше, слова самые нужные, самые-самые… потеряли вдруг свое значение. Что случилось с нами, что происходит, дорогой, хоть бы ты объяснил. Может быть, житейская суета нас заела? Может быть, дело во мне, так ты скажи, научи… Все пойму, только скажи по-хорошему, как раньше, я все сделаю для тебя. Я ведь люблю тебя, дорогой мой муж. Не дай потухнуть пламени в очаге. Ты же глава семьи, ты бог и царь, в твое отсутствие Мурадик садится на твое место и заявляет: «Когда папы нет, я здесь голова». Он весь в тебя. Дети каждый вечер спрашивают, когда же приедет папа? И я жду тебя, Нури. Смотри не болей, без шляпы в жару не ходи. Купи себе хороший костюм, туфли, галстук нарядный не забудь, ведь тебе приходится часто выступать. Нам ничего не надо. Вот и все, Нури, мы живы-здоровы, того и тебе желаем, не тревожься, деньги у нас пока есть. Да и отец мой приезжал на днях, привез много сушеного мяса, два мешка картошки, лук. Все у нас есть. Спасибо тебе, что не забыл про день рождения Заирочки, спасибо за подарок ей! А про мой день рождения ты забыл. Я шучу, не упрекаю тебя, нет, я просто так, вдруг сама только что вспомнила. Прости меня».
ПИСЬМО ШЕСТОЕ
Обычный конверт с букетом сирени слева, на нем почтовый знак «Авиа».
Обратного адреса на конверте нет, да и почтовых отметок на нем не видно. Письмо на четырех тетрадных листках, на последней странице — контуры девичьей ладони с длинными пальцами.
«Здравствуй, любимый Нури, здравствуй, дорогой мой человек. Из Бухары я получила от тебя письмо, такое доброе, такое милое, спасибо тебе, тысячу раз спасибо! Как я рада, что ты у меня есть. Читала письмо, и мне было так светло. Но как рассказать об этом? Я очень и очень люблю тебя, моего дорогого, моего ласкового и внимательного Нури. Люблю, люблю. Если бы ты знал, как я боялась, что ты забудешь обо мне, боялась, страшилась, трепетала, хотя другой голос подсказывал: «Ты верь ему, он любит тебя…». Ты дорогой и единственный, самый близкий для меня человек, я плачу от радости, от переполненности чувств к тебе, эти слезы любви падают на мои страницы, пусть и они тебе расскажут обо мне, родной, любимый мой. Девушки, глядя на меня, тоже расчувствовались, хотя и не знают настоящей причины моих слез. Безусловно, они догадываются, что я в кого-то влюблена, и завидуют мне, завидуют, потому что каждая из них мечтает о большой любви… Я переживала, думала: ты не напишешь мне больше. Спасибо, родной, спасибо тебе, Нури, ты не обманул мое доверие к тебе. Ты, наверное, и не подозреваешь, что ты для меня сделал. Любимый мой, после твоего письма на меня вновь нахлынули все те удивительные радостные мгновения счастья, что пережили мы с тобой. Ласковый и нежный мой, как я буду рада, если хоть десятая доля того, что ты пишешь в письме, окажется правдой. Люблю тебя, моя мечта, моя надежда, люблю, дорогой ты мой человек, и не измерить ничем моей любви, она бездонно глубока.
Твое письмо меня так обрадовало, ведь здесь, в этом неустроенном во многом совхозе, особенно не хватает тебя. Правда, перед тобой я могу похвастаться: меня здесь избрали бригадиром. Забот у меня много, но они не мешают мне любить тебя и мечтать о нашей встрече. Если бы ты увидел меня сейчас! Руки огрубели, лицо загорело, я боюсь, что ты меня разлюбишь, Нури! Только не это, мой любимый, мой дорогой! Одна подружка мне сказала: «Я тебе, Цуэри, завидую!». «Почему?». «Потому что ты так можешь любить».
Я удивляюсь: разве другие иначе любят, разве можно иначе? Подруги у меня хорошие, они городские. О городе, я скажу, у меня меняется представление. Оказывается, и хорошего, светлого много в городе.
Жду не дождусь тебя. Знаешь, мы еще месяц будем здесь. Ты приедешь, и мы с тобой пойдем на тот дикий берег, где я нашла кошелек с лотерейным билетом, на который выиграла потом швейную машину. Помнишь, там к берегу подступает лесочек и зеленая трава, где мы были одни. Я тогда не хотела купаться и загорать, а ты настоял, чтобы я вошла в воду. Там я впервые купалась в море. Какой ты у меня хороший! Потом мы лежали на золотистом песке в тени молодых говорливых тополей. Сквозь листья тополей мы видели в небе застывшие белые облака, такие причудливые, что в них мы угадывали очертания и диких зверей, и добрых ангелов, и белокаменных дворцов… Ой, ужас, если бы я в тот миг узнала об этом, я умерла бы от страха: помнишь, коснувшись твоей руки леденящим холодом, скользнула змея, и ты только на следующий день рассказал мне об этом? Какая я счастливая! Это потому, что ты у меня есть, такой хороший и я люблю заглядывать в твои глаза, в них я вижу море твоих чувств. С тобой мне открывается новый мир. Сколько жизни, сколько страсти, сколько непостижимого во всем этом! Я люблю тебя, очень люблю.