Опасная тропа
Шрифт:
Но самая главная беда в том, что к вашей более чем прекрасной дочери он не питает искренних чувств, он обманывает ее. Цуэри, ваша дочь, столь же непосредственная, сколь и наивная, верит ему, любит его, да-да, она любит его странной, одержимой любовью, и это для меня совершенно непонятно! Как можно любить такого человека?! Он никогда не женится на вашей дочери, у него семья, большой авторитет, и, конечно, он не захочет потерять все это. В этом смысле он очень слабый… Только не знаю, о чем думает ваша дочь, их отношения зашли очень далеко, это видно из письма Нури-Саида к ней. Не имеет значения, каким образом оно попало ко мне, думаю, что вы не станете дурно думать обо мне, ведь я хотела только одного, чтобы знали о нем и вы, чтобы вы могли спасти свою дочь. Вот оно:
«Знаешь ли ты, девочка ты моя шилагинская, любовь моя бесценная, где бы я ни был, всегда и всюду я сердцем с тобой, и во сне и наяву рядом только ты, твоя нежность, твои ласки, твои глаза, твой голос. Какая прекрасная была ночь в хаджалмахинском саду! Синее-пресинее небо, бисер золотой, деревья высокие и добрый-предобрый сторож, который одолжил нам свою бурку… И наша с тобой радость встречи после томительной разлуки! Месяц, вынырнувший откуда-то, будто завидовал нашему счастью, птицы умолкли, слушая шепот любви. И сейчас вдали от тебя призываю в своем воображении твой образ и заново переживаю короткие мгновения счастья.
Какое великое у меня чудо! Ты права, девочка моя шилагинская, тысячу раз права в том, что несчастны мы были бы, не встретившись в этом мире. Я пил это счастье, пил жадно, не ведая утоления…»
Разве же без содрогания можно читать эти строки? У меня щеки огнем горят от стыда, будто я причастна к этим словам.
Простите меня, уважаемый Абу-Муслим из Шилаги. Ваша дочь Цуэри пропускает лекции в университете, отстает от других студентов, учится неважно. Любовь должна помогать людям в их жизни, а у нее наоборот. Она не получает стипендии, но у нее всегда водятся деньги. И немалые. Кому из подруг ни понадобись, все говорят: «У Цуэри есть, возьми у нее». Откуда у нее столько денег? Боюсь, что от него, он ее просто покупает… Ужасно допустить мысль, что дочь благородных родителей ведет себя так недостойно.
Простите меня, уважаемый Абу-Муслим, что я так откровенно пишу обо всем, но лучше знать горькую правду, чем сладкую ложь.
Однажды я видела Цуэри и Нури в автобусе, который шел в Кяхулай, в сторону лесистых склонов горы Таркитау. Это был жаркий летний день, они направлялись, конечно, чтобы провести в лесу весь день.
Обо всем этом я писала и жене поэта, только не так откровенно: она все-таки мать.
Желающая вам добра».
ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ
Зеленый конверт с изображением аула Кубачи зимой. Аул златокузнецов похож на одну большую саклю, прилепившуюся к отвесному склону горы Дупе-Даг.
Письмо адресовано в университет, студентке Адзиевой Цуэри. Пишет ей некая Исфаги из аула Танта.
«Салам тебе, сестра Цуэри, ты, наверное, возгордилась и позабыла уже о своих подругах, с которыми училась в школе. Еще бы! Тебе повезло, ты учишься, живешь в городе, а мне не улыбнулось такое счастье, и ты знаешь почему. Помнишь, родные обрадовались, что я не поступила, сказали, хватит девушке и десяти классов. Потом меня засватали, сыграли свадьбу, тамадой на этой свадьбе был твой отец. Итак, я теперь замужем за старшим чабаном, звать его Рамазан. Человек он мягкий, любит меня, как ягненка, так и зовет: «Мой ягненочек». Смешно, правда? Я очень довольна и, кажется, его полюбила, хотя на пять месяцев в году мы разлучаемся, — он уезжает на кутаны. Но возвращается с подарками, если б я родила сына, он, наверное, одарил бы весь аул, но у нас девочка. Она такая красивая, из рук ее не выпускаю. Назвали мы ее твоим именем, ты знаешь, мне оно всегда нравилось. Я такая счастливая, ты не можешь себе представить… Рамазана, как лучшего чабана, наградили машиной. Теперь во дворе стоит под брезентом. Новенькая. Очень хочу научиться водить. Летом приедешь, я тебя обязательно покатаю по долине Конгожи… Ты напиши мне, сестра моя, как твои дела, как ты учишься… Ой, что о тебе узнала, неужели это правда? Помнишь, он приезжал в нашу школу… ты была тогда сама не своя. А когда я наедине с тобой заговорила о нем, у тебя слезы появились на глазах, почему? Неужели ты тогда уже любила его? Счастливая ты! Милая моя, пиши мне почаще, я ведь всегда желала тебе добра, хотя ты порой доводила меня до слез. Думаешь, я забыла, как ты засунула мне за ворот холодного лягушонка?.. Вредная ты, а я тебя люблю и не забываю: ты ведь сейчас всегда со мной. Дочка моя Цуэри улыбается, широко открыв черные-черные глазки-пуговки… Не забывай обо мне, пиши!
Твоя подруга Исфаги».
ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ
Редакционный конверт. В нем газета тех тревожных дней, когда Дагестан был потрясен большой бедой. Отдельные места в газете жирно подчеркнуты синим карандашом.
«14 мая, в 12 часов 20 минут, после отдаленного подземного гула земля вдруг пришла в движение. Задрожали стены домов, зазвенели стекла в окнах, посуда в сервантах, завыли собаки, поджав хвосты, забегали кошки по карнизам домов. Все живое высыпало из домов, из квартир. Что-то необычное, подавляющее волю людей было в этом явлении. Хотя первый толчок кое-где и принес повреждения жилым домам и зданиям, он был не против людей, а за них. Этот толчок явился для всех сигналом тревоги, призывавшим готовиться к серьезным испытаниям. Поэтому многие не ночевали дома, а устраивались во дворах, скверах и парках. Именно эта предосторожность помогла сохранить жизнь десяткам и сотням, а может быть, и тысячам людей. В девять вечера подземная стихия вновь дала о себе знать, но уже с большей силой. Толчки стали повторяться».
«Землетрясение 14 мая 1970 г. в Дагестане зарегистрировано всеми сейсмическими станциями единой системы сейсмических наблюдений Советского Союза. По инструментальным данным, условная энергетическая характеристика этого землетрясения, называемая магнитудой, равна 6,5 (магнитуда ташкентского землетрясения была равна — 5,3). Энергия, выделившаяся в очаге землетрясения в Дагестане, в сто раз превосходит энергию очага ташкентского землетрясения».
«Землетрясение нанесло тяжелые раны шестнадцати сельским районам и четырем городам, занимающим двадцать пять процентов территории республики, на которой проживает более пятидесяти процентов населения. В результате этого стихийного бедствия без крова осталось около сорока пяти тысяч человек…»
На третьей странице газеты среди других выступление опубликовано стихотворение Нури-Саида «Землетрясение»:
Это случилось, Случилось не только со мною, Это случилось, Случилось не только с тобою, Это случилось Весной запоздалой, усталой, Землетрясенье — А мне показалось в тот час, Будто все души людские, Вздохнув небывало, Светом пронзительным разом Забрезжили в нас. И позабылась, И стерлась, И в грохоте скрылась Мелочь тревог и забот, и раздоров, и ссор, Черная бездна под пламенем чистым явилась, В черную бездну обвалом посыпался сор… Вспомнились самые ясные, самые близкие лица. Воспоминания жгли раскаленной золой. Как же могли они нам позабыться? Землетрясенье Безжалостно правило бедной землей. Землетрясенье — Земля, перестав быть великой, Глухо стонала в кромешной пыли. Как потемнела она, Как она постарела, Вечную юность Страданием смертным поправ, Люди людьми ощутили себя до предела И удивились, Собой неожиданно став. О, это чувство святое, Последнего долга, Что загудело набатом в тяжелой крови, Что заставляло шагнуть, Размышляя недолго, В лютое пекло Во имя всеобщей любви, Светлой надежды, Едва пробудившейся рани, Новой звезды, Озарившей неясный простор. Это случилось, Случилось у нас в Дагестане, В древней стране водопадов, ущелий и гор. …Землетрясенье — Тревоги басовая нота. Землетрясенье — Скорее на помощь, сюда! Курс на беду Держат в хмурой ночи Самолеты, Мчатся машины, Торопятся с грузом суда, В бой со стихией! Одежды и хлеб пострадавшим! Город палаточный Вырос почти что в момент С горем чужим, Нет, своим, Вровень вставши. Здравствуй, Москва, Ленинград, Севастополь, Ташкент! Здравствуйте, все города, Что пришли к нам на помощь, Что излечить помогли Край израненный наш…ПИСЬМО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Вчетверо сложенные листы газетной бумаги, на одной стороне карандашом написано: «Передать Цуэри». По почерку нетрудно догадаться, что это писал Нури-Саид.
«Кажется, случилось то, чего я не ждал. Ну что, Цуэри, что ты, девочка моя шилагинская, разве я думал об этом, разве ты могла подумать, что такое вдруг может случиться, что такое ворвется в нашу жизнь? Это было необъяснимо, страшно, сковывало волю. Такое надо видеть, надо почувствовать самому… Ты прости меня, Цуэри, я испугался, я очень испугался. А какой был чудесный день и вечер на этом Арчинском плато! Как мы там оказались? Убей, не могу вспомнить, мало ли где мы оказывались случайно, но случайно ли это? Я не суеверен, нет, но готов поверить, что какая-то сила все-таки потянула нас туда, чтоб мы, именно мы, а не кто-нибудь, испытали такое… Такой был день, такое единение с природой, мы просто пьянели от счастья, и ничто, казалось, вокруг не предвещало беды… Ты была веселой, кружилась в вихре какого-то таинственного танца на лугу, ты была счастлива, я еще больше, все было прекрасно на Арчинском гранитном плато… Вдруг ты застыла на месте, прикусив палец. Необычный гул нарастал неведомо откуда. Земля, к прочности, незыблемости которой мы привыкли, задрожала. Потом раздался треск. Я только услышал твой отчаянный крик «Нури!», как впереди себя увидел черную зияющую бездну, которой не было минуту назад. Земля раскололась!.. Больше ничего не слышал и не видел. Не знаю, сколько времени я дрожал в беспомощном страхе, такое со мной было только в детстве. Помню, мать послала меня за теленком, а уже было темно, я долго искал его и на холмах, и у родника: незаметно забрел на кладбище, и мне стало страшно: надгробные камни вдруг обрели чудовищный вид и побежали за мной, оскалив страшные пасти и сверкая глазами. Я бежал, спотыкался, кричал, но крика своего не слышал. Потом в изнеможении упал перед высокой каменной плитой, закрыл лицо руками, чтобы не видеть этих страшилищ. Нашел меня отец и на руках принес домой. Помню только, что я заболел, и отец строго предупредил маму, чтоб меня больше не посылала за теленком. И теперь, спустя столько лет, я снова пережил такой же страх. С трудом я овладел собой и стал громко звать тебя. Я звал тебя и бежал по краю образовавшейся в земле трещины. Мне казалось, что ей не будет конца. И когда, наконец, мы встретились, я сжал твои пальцы так сильно, что они хрустнули. Взглянув друг на друга, мы одновременно почувствовали, что стали другими.
— Что это? Что случилось? — кинулась ты ко мне, ища у меня спасения, а я сам искал его.
— Успокойся, успокойся, — я обращался не только к тебе, но и к себе.
— Что произошло?
— Случилась беда, Цуэри, большая беда.
— Что? Это война?
— Нет.
— Я видела над землей фиолетовую зарю, такую ядовитую…