Опасный поворот. Инспектор пришел
Шрифт:
Фреда . Возможно, но не таким путем – трусливым и подлым. Это совсем не похоже на Мартина.
Роберт (после паузы, в раздумье) . Меня интересует, Олуэн, почему вы были так уверены, что я взял деньги?
Олуэн . Почему? Да потому, что сам Мартин был в этом уверен. Он сказал мне об этом.
Роберт (удивленно) . Мартин вам это сказал?
Олуэн . Да, это было первое, о чем мы с ним говорили.
Роберт . Мартин полагал, что я их взял. Но он меня, кажется, знал лучше. Как он мог так думать?
Фреда . Ты тоже думал, что он вор. Ты тоже, видимо, его знал не лучше.
Роберт . Да, но тут есть разница.
Олуэн (с растущим волнением) . Вы сказали, что вам что–то сообщили. Но ведь и Мартину тоже кое–что сообщили. То есть ему попросту сказали, что вы взяли этот чек.
Роберт (смотря на нее) . Боже мой!
Олуэн . И знаете, кто ему сказал, что вы взяли этот чек?
Роберт . Начинаю догадываться.
Фреда . Кто?
Роберт (с раздражением) . Стэнтон, что ли?
Олуэн . Да, Стэнтон.
Роберт . Но он же сказал, что Мартин взял чек.
Фреда . О, но ведь он…
Олуэн (вместе с Фредой) . Боже мой, он…
Роберт . Он убедительно доказал мне. При этом уверял, что не хочет выдавать Мартина, говорил о круговой поруке, связывающей нас всех.
Олуэн . Но, поймите, то же самое он говорил Мартину. И Мартин никогда бы не поделился со мной, если б не знал… ну, что я вас не выдам…
Роберт (задумчиво) . Стэнтон…
Фреда (решительно) . Тогда сам Стэнтон и взял эти деньги.
Олуэн . Похоже на то.
Фреда (тоном судебного следователя) . Уверена, что так и было. Он способен на это. Вы же видите, как он сумел обмануть Мартина и Роберта, натравив их друг на друга. Может, ли быть что–нибудь отвратительнее?
Роберт (в раздумье) . Но отсюда еще не следует, что сам Стэнтон был этим вором.
Фреда . Уверена, что был.
Роберт . Подождите. Давайте разберемся. Старику Слейтеру потребовались наличные деньги, и мистер Уайтхауз подписал чек на предъявителя, на сумму пятьсот фунтов. Слейтер всегда настаивал на чеках на предъявителя – одному богу, впрочем, известно почему. Чек остался лежать на столе мистера Уайтхауза. Слейтер не пришел на другой день, как обещал, а когда явился через три дня, чека на месте не оказалось. В этот промежуток времени он был предъявлен в банк и реализован. Причем это был другой банк, а не то отделение, услугами которого постоянно пользовалась фирма, так как чек был выписан на личный счет мистера Уайтхауза. Только Стэнтон, Мартин или я могли воспользоваться этим чеком – и еще милейший старый Уотсон, который никак не мог взять его. Следует отметить – никто из нас троих не был известен в этом отделении банка, но они заявили, что человек, предъявивший чек к оплате, был моего возраста или возраста Мартина. Судя по этому, они имели довольно смутное представление о наружности преступника. Но то, что они запомнили, во всяком случае, совершенно исключает Стэнтона.
Олуэн . Насколько я помню, мистер Уайтхауз не хотел, чтобы вас всех опознавали в банке.
Фреда . Нет, он слишком их всех любил и притом был слишком расстроен. К тому же в то время он был болен.
Роберт . Мне казалось, единственно, чего он хотел, так это личного признания того, кто взял деньги.
Олуэн . Он мне так и сказал.
Фреда . И мне тоже. Это очень похоже на папу. Но что тебя заставило поверить,
Роберт . Показания банковских служащих указывали на Мартина и на меня, но про себя–то я знал, что не брал.
Фреда (медленно) . А Стэнтон сказал тебе…
Роберт . Стэнтон сказал мне, что видел, как Мартин выходил из комнаты твоего отца.
Олуэн . А Мартину – как вы выходили из той же комнаты.
Фреда (со страстным убеждением) . Стэнтон сам взял эти деньги.
Роберт (в гневе) . Взял ли он деньги или нет – это и придется ему разъяснить нам. (Идет к двери, открывает ее и снимает с рычага телефонную трубку.) Неудивительно, что он не одобрял нашего разговора и был рад, что может избежать его. У него на совести слишком много такого, что приходится скрывать.
Олуэн (печально) . У нас у всех, похоже, на совести слишком много такого, что нам приходится скрывать.
Роберт . Ну, так на сей раз будь что будет, а мы прольем свет на все эти тайны. Стэнтон обязан дать нам объяснение. (Вызывает по телефону.) Чэнтбери, один–два.
Фреда . Когда?
Роберт . Сегодня ночью.
Фреда . Ты хочешь всех вызвать сюда обратно, Роберт?
Роберт . Да. (Звонит.) Алло, это ты, Гордон… Стэнтон у вас? Ну, так я хочу, чтобы вы оба вернулись сюда… Да, да, чем дальше, тем больше… Это чертовски важно… Да, мы все в этом заинтересованы… О, нет, конечно, нет. Мы можем обойтись без Бетти.
Фреда и Олуэн переглядываются.
Роберт . Ну, превосходно. Приезжайте как можно скорее. (Вешает трубку. В передней закрывает дверь и зажигает свет у входа.) Они возвращаются.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
При поднятии занавеса Роберт, Фреда и Олуэн стоят в тех же позах, что и в конце первого действия.
Роберт . Они возвращаются.
Фреда . Все?
Роберт . Нет, кроме Бетти. Она ложится спать.
Олуэн (с легким оттенком горечи) . Мудрая маленькая Бетти.
Роберт . Не понимаю, почему вы говорите таким тоном, Олуэн, точно Бетти от чего–то увиливает. Вам очень хорошо известно, что она не замешана в этом деле.
Олуэн . Вы так думаете?
Роберт (встревоженно) . А что, разве нет?
Фреда (мрачно усмехаясь) . Бедный Роберт, взгляните только на него. Так и видишь, как он убеждает себя: «Это действительно уже серьезно». Как мы все все–таки выдаем себя. Удивительно, что у нас еще есть секреты друг от друга.
Роберт . Но, черт побери, Олуэн, вы просто не имеете права задевать таким образом Бетти. Вы прекрасно понимаете, что лучше не впутывать ее в эту историю.
Олуэн . Да, конечно, мы не должны пачкать ее чистого юного воображения.
Роберт . Ну, что же, она действительно моложе нас всех – и страшно впечатлительна. Вы же видели, что было с ней как раз перед уходом. Ей была не под силу создавшаяся обстановка.
Олуэн . Но это было совсем не потому.
Роберт . Очевидно, вы не любите ее, Олуэн. Я не могу понять – почему? Она всегда так восхищалась вами!
Олуэн (чистосердечно, без всякой насмешки) . Ну, что же, мне очень жаль, Роберт, но я не могу ей отплатить тем же, – я восхищаюсь только ее наружностью. Не могу сказать, чтобы я ее не любила. Но… во мне нет к ней той жалости, того сочувствия, которые мне хотелось бы или которые я, может быть, должна была проявлять к ней.