Операция «Цитадель»
Шрифт:
– Так оно и есть, «подвизающийся», – неожиданно признал Власов.
– Вот именно, так оно и есть. Но не должно быть. Почему тот же полковник Меандров прибыл к вам в мундире германского офицера? Почему десятки других ваших генералов и офицеров давно носят германские мундиры? Что мешает вам, командующему, последовать их примеру? В конце концов это поможет вашему делу. Уже не говоря о том, что это облегчит жизнь – и вам, и, как вы сами убедились, мне.
– Мешает сознание того, что я все еще командую русской, а не германской армией.
– А я
Андрей удрученно развел руками: не дано. И это еще больше не понравилось Хейди. Собираясь за него замуж, она и не пыталась скрывать, что видит себя в будущем первой леди России и отдает себя не кому-то, а будущему властителю Кремля. Не скрывала этого и от Андрея, хотя раньше открыто по этому поводу не высказывалась.
– Не уверен, что смогу соответствовать вашим бонапартистским намерениям, фрау Биленберг, – произнес «генерал генералов» безо всякого вызова женщине и судьбе. Внутренне он настраивался на конфликт, связанный с появлением Вороновой. Вторжение же штандартенфюрера оказалось совершенно неожиданным.
– Кстати, я предпринимаю все возможное, чтобы вы попали на прием к Гитлеру, мой генерал генералов. Мои друзья выбирают момент, который бы наиболее соответствовал и настроению фюрера и военно-политической ситуации.
– Вот как? – оживился Власов. – Это было бы очень важно для меня.
– И если иногда здесь у меня засиживаются высокопоставленные чины от СС, то вовсе не для того, чтобы они пополняли ряды ваших врагов, а чтобы вы – лично вы, генерал – находили в их среде будущих союзников.
– Стычка с Вольке планов ваших не изменит?
– Не думаю. Штандартенфюрер тоже заинтересован в получении доступа к фюреру.
Она налила себе минералки и залпом осушила фужер, хотя внешне волнения своего никак не выдавала. Он давно заметил странное явление: чем больше возбуждена Хейди, тем речь ее становится более спокойной и взвешенной. Иное дело, что в то же время она становится и более жесткой.
– Чего вы еще ждете от меня, генерал Власов?
– Уже ничего, – поднялся Андрей.
– Тогда зачем явились ко мне? Насколько мне помнится, мы уже попрощались.
– Насколько мне помнится, прощался я с Марией Вороновой, а не с тобой, – вновь перешел Власов на «ты», считая, что официальная часть встречи завершена.
– Ах, вот оно что! И вы явились поведать мне, что между вами больше ничего нет? – Хейди поднялась, стараясь не обращать внимания на трель некстати проснувшегося телефона.
– Поскольку это действительно так. Считай, что у тебя больше нет оснований для ревности.
– Ревности?! –
– Генерал Бродель?! – поморщился Власов. – Что-то не припоминаю такого. Кто это?
– Новый «командарм» вашей походно-полевой жены. Она что, так и не назвала его имени?
«Так вот о каком генерале она мне все время толковала!» – вспомнил Власов, но вслух произнес:
– Я и не требовал этого.
– Что, действительно так и не назвала его?
– Но я ведь сказал, что имя ее нового заступника меня не интересует.
– Почему не интересует? Нет, почему это имя вас не интересует, мой генерал генералов? – почти злорадно ухмыльнулась Хейди.
– Потому что это личная жизнь лейтенанта вермахта Вороновой. И что нас уже ничто не связывает.
– Но я ведь веду речь не о личной жизни вашей фронтовой баб-фьонки.
– О чем же тогда?
– Меня удивляет, что вы так и не поинтересовались, от кого именно следует ждать самой неприкрытой вражды. Кто из генералов способен помешать вашему доступу к самым высоким кабинетам Берлина и к самым глубоким бункерам «Вольфшанце».
– Что с вами происходит, Хейди?
– Я потрясена – вот что со мной происходит! Меня поражает то, как беззаботно вы ведете себя в этот ответственный для России момент. Как слабо врастаете в берлинскую верхушку, предпочитая вариться в собственном, российском, солдатско-пшенном котле.
Власов закрыл лицо руками и нервно помассажировал его кончиками узловатых дрожащих пальцев.
– Возможно, вы правы.
– Это свое неуверенное «возможно» – сразу же, причем очень смело, можете исключить. Вы уже давно не военнопленный, мой генерал генералов. И даже не временно освобожденный из лагеря. Пора отрешиться от своего лагерного прошлого, от синдрома лагерника, от привычки ощущать себя «пусть униженным, зато живым».
– Но это не моя страна, не мои обычаи, не моя судьба…
– Наполеон Бонапарт так не считал, – нервно прошлась она по кабинету. – Наполеон считал, что его страна повсюду, где находится его армия. Ваша армия, генерал, находится теперь здесь, в Германии. И если уж я, германка, начинаю ощущать ее влияние и мощь…
«Какое влияние, какую мощь?! – мысленно изумился Власов, ошарашенно глядя на СС-вдову через растопыренные, все еще прикрывающие лицо пальцы. – Опомнись! – хотелось крикнуть ему. – Никакой армии пока еще нет. Это всего лишь очередное сверхсекретное оружие фюрера. Здесь никто со мной не считается. И если уж армия фюрера и все союзные ей войска терпят поражение за поражением, то что могут сделать, как изменить ход войны подвластные мне несколько тысяч пленных и перебежчиков?!»