Операция "Вечность" (сборник)
Шрифт:
— Опять неконтролируемый сон. Это недопустимо. Сколько можно повторять!
— Схема рекомбинации предусматривает такую фазу, — произнес уже знакомый женский голос.
— Мне нет дела до ваших фаз! Он мой пациент.
Корн открыл глаза. У кровати стоял Тельп. Больше в комнате никого не было.
— Он проснулся. Займись им. Я скоро вернусь.
Корн взглянул на дверь, но и там тоже никого не было. Тельп смотрел ему в глаза.
— Неприятная штука. Но это пройдет. Скоро ты будешь
— А почему она вышла?
— Она вернется. Еще несколько дней ты будешь под ее опекой. Кома следит за процессом твоей адаптации.
— Она психолог?
— И психолог тоже. Ну, я пойду. У тебя подскочило давление и участился пульс. Я зашел взглянуть, в чем дело.
— Знаешь, с меня довольно, — сказал Корн.
— Не понимаю.
— Мне надоела изоляция. Я чувствую себя здоровым, совершенно здоровым, хочу видеть родных, знакомых. Выйти отсюда.
— Скоро выйдешь.
— Это я уже слышал.
— А что бы ты еще хотел услышать? — Тельп внимательно посмотрел на него. — Когда кончится период адаптации. Еще немного — два, три дня. Потом выйдешь и остальное решишь сам. Но эти несколько дней придется потерпеть. Ты взрослый человек, Корн, — в дверях Тельп обернулся, — тебе тридцать один год, у тебя все впереди. Помни об этом всегда.
Тельп вышел, а Корн уставился в потолок, теплившийся слабым голубоватым светом, он пытался понять, что в действительности имел в виду врач с широким лбом, еще не дрожавшими пальцами и близорукими глазами. Потом потолок погас.
Корн открыл глаза от легкого прикосновения ко лбу. В комнате снова было светло. На стуле рядом с его кроватью сидела девушка.
"Словно сошла с портрета, — подумал Корн, — с портрета кого-то из старых мастеров, которые видели мир таким, каков он есть".
— Ты Кома? — спросил он.
— Да. Вот я и пришла.
— Знаю. Ты психолог. Руководишь процессом моей адаптации.
— Можно сказать и так. Но весь этот процесс сводится к беседе, — она говорила спокойно, выразительно, как хороший лектор.
— С чего ты хочешь начать?
— Безразлично. Когда-то ты увлекался астрономией, верно?
— Да. В школе — откуда ты знаешь?
— Считай, что я знаю о тебе очень много и впредь не удивляйся. Договорились?
— Да. До поступления на факультет биофизики я и в самом деле интересовался астрономией.
— Меня порадовало, когда я это обнаружила. С теми, кто по ночам смотрел в небо, легче разговаривать. Они какое-то время находились как бы вне времени. Такое остается на всю жизнь.
— Не понимаю.
— Понимаешь, только не отдаешь себе в этом отчета. Вспомни…
Он хотел сказать, что не знает, о чем вспоминать, но тут ощутил на лице вечерний ветер, веющий с опаленной
— Над пустыней звезды кажутся ближе, — говорил старик с раскосыми глазами, — и поэтому обсерваторию построили здесь. Ночами они смотрели на небо, а утром, когда всходило солнце, спускались в подземелье на отдых. Прошла почти тысяча лет, как они ушли, но и сегодня они жили бы точно так же.
Корн помнил лицо старика. Он вел старую развалюхуавтобус, жевал табак и торговался о цене за проезд. Потом была ночь, и когда они возвращались по шоссе через пустыню, звезды над ней были еще ближе.
— Ты знаешь и о той обсерватории? — спросил Корн.
— Да. Но тогда ты был еще слишком молод и тебе все казалось неизменным, вернее, очень медленно изменяющимся. Так бывает всегда. Если мы начинаем замечать изменения, значит, подходит старость. И тогда дни становятся короче, лето сливается с зимой и следующим летом, а осени и весны мы почти не замечаем.
— Зачем ты все это говоришь?
— Потому что время — твоя проблема.
— Проблема?
— Да.
Он, не понимая, внимательно смотрел на девушку, на ее неподвижные темные глаза и гладкие, собранные на затылке в большой узел волосы. Потом перевел взгляд на ее руки, но увидел лишь два светлых пятна, кисти приобрели четкость, только когда он присмотрелся.
"Как на экране у плохого киномеханика, — подумал он. — Вероятно, что-то неладно с мозгом. Впрочем, хорошо, что я вообще вижу".
— Сколько тебе лет. Кома? — спросил он.
— Это важно?
— Думаю, да. Ты разговариваешь со мной, словно старшая сестра, которая вводит в жизнь братишку, а ведь, наверно, ты еще играла в песочнице, когда я сдавал выпускные экзамены.
— Я никогда не играла в песочнице, — спокойно сказала Кома, и все-таки Корну показалось, что он ее чем-то обидел.
— Согласен, сравнение не из удачных. Но в любом случае, ты моложе меня. По-моему, ты хочешь что-то сказать. Так скажи прямо и ясно.
Она некоторое время не отвечала, потом улыбнулась.
— Одно я скажу тебе прямо и ясно, Стеф. Наши с тобой беседы — моя работа. Я знаю, что делаю, и нам придется еще немного поговорить, если ты не очень устал.
— Я не устал, и давай покончим с этим как можно скорее. Потом можно будет просто поболтать.
— Вряд ли тебе захочется… Скажи, ты никогда не думал стать космонавтом?
— Конечно, думал. Как и каждый парень моего поколения.
— А будучи взрослым?