Операция "Вечность" (сборник)

Булычев Кир

— Нет. Теперь книгами не пользуются.

— Совсем?

— Нет необходимости. Есть видео, а всю информацию можно получить у Опекуна.

— А если захочется перечитать что-нибудь заново?

— Просмотреть, хотел ты сказать. Связываешься с Опекуном, и он из видеоархива воспроизводит на твоем экране то, что ты заказал.

— И в архиве есть все?

— Все, что представляет какую-то ценность. Ты, Стеф, пожалуй, действительно из другого мира.

— Думаю, в этом что-то есть, — сказал Корн. Ему хотелось остаться одному.

Лен вышла, а он сидел и смотрел в темный, вполстены

квадрат окна. Было тихо. Только где-то высоко пролетал стратор. В былые времена он сиживал так вечерами в своей лаборатории, когда сотрудники уже ушли, автомобили разъехались и заботливый вахтер выключил этажом выше «циклоны», шум которых всегда слышался в первую половину дня. Они мешали ему, но техники объяснили, что это самые тихие из крупных «циклонов», какие только можно достать. Он заваривал крепкий кофе, выпивал две чашечки и ждал, когда снизойдет вдохновение. Тогда начинал работать. Большая часть из того, что он сделал и считал мало-мальски стоящим, было зачато в такие предвечерние часы. Именно здесь он написал несколько работ по управляемым мутациям, которые тогда имели какой-то смысл, а сегодня, вероятно, пылятся где-нибудь в архивах, точнее, хранятся в памяти информационных систем и выглядывают на свет божий, только когда ктонибудь отстукает на клавиатуре его имя или потребует представить перечень литературы по тому направлению, которое некогда было его работой. Он подумал, что напрасно выбрал в свое время такую профессию. Будь он, скажем, историком или археологом, он мог бы и здесь продолжить работу, а теперь, вероятно, его знания не дотягивают до уровня знаний студента, оканчивающего вуз. Да, эта глава жизни закончена, потому что, начни он даже учиться заново, груз бесполезных знаний не позволит ему создать ничего нового, ибо новое творят люди молодые, мозг которых не отягощен устаревшей информацией. Потом они становятся учеными, но уже перестают быть молодыми.

Он встал, решив, что самое разумное, что он может в данный момент сделать, это заварить крепкий кофе, но вспомнил, что кофе, вероятно, сейчас тоже получают из апровизатора, и ему стало тоскливо. Он прохаживался по комнате, когда услышал голос:

— Стеф, ты можешь подойти сюда?

Это был голос Комы, и ему показалось странным, что он так хорошо помнит его. Он прошел в прихожую, где находился домашний информационный пульт, и взглянул на экран. Экран был пуст.

— Я тебя не вижу, — сказал он.

— Я вижу тебя. Как твои дела?

— Прекрасно, — он не любил признаваться в том, что ему скверно. Даже Коме. — Я думал, тебя уже нет.

— Я есть, но ты меня больше не увидишь.

— Почему?

— Потому что той Комы, которую ты помнишь, не существует.

— А кто ты теперь?

— Голос в одном узком канале связи.

— Как ты отыскала меня?

— Ты воспользовался здесь своим знаром.

— И ты хотела меня увидеть?

— Да. Я люблю тебя, Стеф.

— Любишь…?

— Люблю… Так мне, во всяком случае, кажется… Сильнее я чувствовать не могу. Это чувство для меня тоже необычно. Ты забыл, что я никогда не играла в песочнице… Я не человек, Стеф.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты забыл обо мне и начал жить настоящей жизнью. Забыл и понял.

— Что понял?

— Начало и смысл всего происшедшего.

— Но как?

— Раньше я сама хотела тебя научить, там, в том мире, который бы постепенно изменялся, пока не слился бы с реальной действительностью. Стал бы ей равноценен. Тогда я тоже ушла бы. Но теперь того мира нет, и ты должен слиться с новым миром сам.

— Но как? — повторил Корн.

— Я сообщу тебе знар Нота Фузия. Он все объяснит.

— Кто это?

— Узнаешь. Запиши знар.

— Когда я услышу тебя снова? — спросил он.

— Никогда. Потом, уже освоившись, ты получишь другой персонификат, если, конечно, захочешь. Но это уже буду не я. Сейчас я исчезну навсегда вместе со всей той действительностью. Тебя там уже нет. Ты получил такую дозу радиации, после которой перестал там быть.

— Я умер?

— Там — да.

— Но почему? Что там произошло?

— Нет смысла говорить. Это необратимо. У той действительности тоже есть своя логика и порядок. Прощай, Стеф, и будь счастлив.

— Кома! — крикнул Корн.

Но ответа не последовало.

Он вернулся в комнату опустошенный: он остался один, возврата к прошлому не было. В голову вдруг пришла мысль, что он утомлен, что день был слишком длинным и пора его закончить. Потом он подумал, достаточны ли размеры кровати в этом доме: при его росте это часто было проблемой, когда он попадал в новое, еще незнакомое место. Сейчас это была спасительная мысль, и он ухватился за нее. В памяти тут же всплыла больничная койка, которая скорее напоминала операционный стол.

Он решил выпить что-нибудь, хотя бы молока. Подошел к апровизатору, коснулся знаром индикатора и нажал рычажок, как это делала Лен. Подождал немного, но аппарат не сработал. Он подумал, что, вероятно, что-то упустил, и уже собирался отойти, когда услышал голос:

— Ты забыл сказать, что подать, а я еще не знаю твоего вкуса, — это был нормальный мужской голос, который он слышал так, словно говоривший стоял рядом.

— Стакан молока, — тихо сказал он.

В глубине послышался звук наливаемой жидкости, и в металлическом держателе появился стакан.

— Хочешь еще чего-нибудь? — спросил голос.

— Нет, благодарю.

— Может быть, таблетку приятного сна?

— Нет. Я не вижу снов, — сказал Корн и тут же подумал, что, наверно, снова вел себя не так, как надо, объясняя что-то автомату, но тот ничего не ответил. Молоко было холодным. Послышались шаги в прихожей, и вошла Лен.

— Здесь все для тебя, — сказала она и поставила рядом с креслом большую коробку из тонкого светлого пластика. — Прости, что так долго, я встретила в апровизаторе Гей. Мы не виделись уже, пожалуй, месяца два. Ты с ней познакомишься.

Корн подумал, что в общем-то не видит повода встречаться с Гей, но ничего не ответил.

— Не скучал без меня? — спросила Лен.

— Нет. Я разговаривал с Комой.

— Комой? То, что ты у меня, может знать только Опекун, — Лен смотрела на него так, как тогда, в кабинете врача. Было тихо, и он снова услышал звук пролетавшего стратора. Потом Лен улыбнулась.

— Знаешь, Стеф, все как-то странно. Ты и вся эта история. Впрочем, этого следовало ожидать.