Засыпает кишлак песком,засыпает, мне страшноочень —ни бежать, ни уйти пешком,с минарета кричатьдо ночи.В этом веке последний крик,век плывет над пустыней вихрем,он несет в себе сто коряг,сто стволов из оазиса вырвав.Укрывая ладонью рот,укрывая глаза ладонью,я оплакиваю свой род,это поле и сад плодовый.Плач по горло заносит песком,он выходит, идет,проваливаясь,выползая,ползет ползком,по пескуследом — след кровавый.Минарет над пустыней торчит,воетдлинно мордой собачьей.Засыпает кишлак таранчи [11] ,засыпает и засыпает.
11
Т а р а н ч и (тюрк.) — земледелец.
ПЕСНЯ НАД ПЕСКОМ
Над пустыней стоят одинокие соколы»Над пустыней застыли мохнатые беркуты,Над пустыней парит августовское солнце —Одинокие образы человеческой веры.Я к скале подойдуИ
ножом, как язычник,Заклинанья шепча,Что-то вырежу я.О прости меня, Солнце,Я шепчу неприличное,Пусть услышит пустыняРыжая.А потом?А потомТопот скроет молчанье.Ты меня, вороной,назови подлецом!Кони ноги ломаютВот такими ночами,Когда всадник о гривуУтирает лицо…Над пустыней стоит одинокое небо.Успокойся, скакун. Это всходит, луна.Ах, такую прохладу и спокойствие мне бы.До свиданья, пустыняРыжая.
НОЧНЫЕ СРАВНЕНИЯ
Ты как мед,как вспомню — зубы ноют,ты как шутка,от которой воют,я ничтожен, кто меня обидит!Видел ад, теперь бы рай увидеть.Ах, зачем тебя другие любят,Не люби, да разве это люди…Они ржут, собаки, до икоты,Это же не люди, это — кони!А когда язык ломает зубы?А когда глаза сжигаютВеки?Как, скажи, мне брови не насупить,глянуть —и остаться человеком?И лягушкой ночью не заплакать,я люблю тебя,как любят квакать,как вдова — кричать,как рыба — плакать,я люблю тебя, как слабый —славу,как осел — траву,как солнце — небо.Ты скупа, тебе прожить легко,даже нищий дал мне ломоть хлеба,как дают ребенку молоко.Если б звался я, дурак, Хайямом,если б я, проклятый, был Хафизом,если б был я Махамбетом, я бы!..Только все стихи уже написаны.Так в горах любили и в степях,так любили — и смеясь и плача,Разве можно полюбить иначе?..Я люблю тебя, какя — тебя…
Войско выбирало себе в предводители того батыра, который побеждал соперника в споре. Народ сохранил в памяти несколько батырских айтысов. Наиболее известен айтыс (спор) Кара-батыра и Урак-батыра из Среднего жуза, рода караул.
ГОВОРИ, КАРА-БАТЫР!
Если хочешь, скажу я тебе, Урак,о маньчжурах, ногайцаххохлатоголовых,о башкирцах, о русских мохнаторотых,о туркменах, грузинахв далеких горах,о китайцах, не знающихвдохновенья,о великих народах, умеющихплакать,—всех, подобноовцам после доенья,заставил я блеять во имя аллаха.Если ты мусульманин,братайся со мной,а неверный —из вен твоих выпущу гной,мое имя ураном клокочет в степи,сотни тысяч джигитовводил я в бой.Меня знают сайгак, и орел, и змея!Меня знают на небеи выше!Сын Алия, Урак,кто не знает меня!Только я о тебе не слышал?
12
Этот айтыс впервые записал Чокан Вапиханов в XIX в.
ГОВОРИ, УРАК-БАТЫР!
Что ж, скажу, если хочешь. Кара-батыр.Я прошел по дороге великой твоей:у туркмен я спросил,у грузин я спросил,я в далеких лесах у башкирпобывал, -я у русских в прекрасной Москвепобывал,у поляков я в тесных поляхпобывал,я с маньчжурами дикимивоевал,у Литвы я спросил,у болгар я спросил,у племен я признания вырывал.Кто не знает тебя?Кто не знает, что ты—сын раба!Внук раба!И отец рабов!Ты презренный, ты землю когда-топахал.Жеребец Карабул похудел подо мной.Жеребец Карабул благородней тебя.Хочешь, я оседлаю тебя на бой!Нет кобылы такой!в степях!Оседлаю, ударю тебя по бокам,повалю, опозорю, как жирнуюбабу!Сын волка, хоть и тощ,но похож на волка,сын собаки, хоть толст,но похож на собаку!С отрезанными ушами.
Предание говорит, что в этом споре победил Урак-батыр…
СЛОВО ДУРАКА
Если с материнским молокомэто зло в тебя вошло здоровьем,добрым тебя сделать нелегковсем земным, вселенским всем коровам.Если бы земля была чужая,если бы жена была слепая,я бы мог нарушить свои клятвыи к тебе направить свои взгляды.Я боюсь сегодня только страха.Горше всех лекарств мое участье —стариком иду к любой старухе,я осколок, если ты — на части.Тигром я бываю среди тигров,в доме обезьян я — обезьяна,в тишине я проплываю тишью,на луненочной луной сияю.Растопырь, мудрец, большие уши,щедрость лучше скрытых кладов.Правильно.Даже дурака, мудрец, послушай,если он, дурак, расскажет правду.
РАСКОПКИ В ЗОНЕ ШАРДАРИНСКОГО ВОДОХРАНИЛИЩА
Глины.Глины пятицветной — залежь,кустики джусана, тамариск,и барханы желтые, как зависть,к Сырдарье, качаясь, прорвались.Задавили город Шардару,поделили ханские наделыи глядят, глядят на Сырдарью,на твою последнюю надежду.…Били бубны, и звенел курай,в стены клали свежую дерницу,бог луны благословил твой край,я нашел в кувшине горсть пшеницы.Вот на камне выбита строка,звенья глиняных водопроводов,изменила городу река,и ушли бродяжничать народы.А в другом кувшине —вот оно!Зря мои ребята лезут с кружками,режу на квадратики вино,крепкое, увесистое, хрусткое.Старики, я получил дары,возбужден тысячелетним градусом.Океаны в глине Шардары!Режь лопатой, находи и радуйся.…Радость захоронена в степях,может, глубоко,а может, рядом,мы
живем и познаем себяпо закону сохраненьярадости!Может, был я посохом хаджи,может, был я сусломдля наливки,может, на губах я не улыбку —женщину таразскую ношу.Может,— первым зернышкоммаиса,первым клиномпервого письма,Родины мы были простомыслью,помогавшей вамсходить с ума.О, всегда мы возникали вовремя!Морем —в самых неморских местах,ради родин забывая родину,родину, утопшую в песках.Мы вернемся,если не забудем,гордостью, чинарой,чем еще?Может, просто ветеркомпопутным —парусником моря Мырза-щель?Не задумано мое хотенье.По закону сохраненьядумя в тенистый Мырза-щель не тенью,ясностью осознанной приду.Сантиметры в полотне найдутся.Грустной охрой улыбнись, маляр.Мырза-щель, смущенная натурщица,родина последняя моя…
ЧЕРНЫЙ ЖАВОРОНОК
Эдуард Багрицкий птиц любил.В кабинете маленьком оралипопугаи, кенары, ульбилы,чижики…Молчал —караторгай.Жаворонок из Тургайской области,он степям своим давно наскучил.Мы ему: «Лети на юг!»Не хочет.Прячется,дрожит в Тургайской области.Ежится.Зимою там бураны.Неприятные,по десять баллов.В шерсть (как в сено] на спине бараназакопается и дрыхнет, баловень.А чабан поймал полузамерзшегои отдал проезжему газетчику.Тот продал караторгая летчику,летчик — подарил.Поэт поморщился.Но подарок принял,сунул в клетку,в дальний угол, на пол.Чай распили.Гость поправил синюю пилотку.Улыбнулся. Улетел.Разбился.И Багрицкий в телеграмму плакал.Кенары кричали, попугаиравнодушно брякали:«Дурак».На полу молчал караторгай.Он молчал, мой жаворонок черный,О, молчанье —это тоже голос.Он молчал.Он потерял еще разсвой Тургай,заснеженную область.Улыбаюсь жизнелюбым гениям!Договоры с жизнью расторгая,человек припас на случай кенараи навечно взял караторгая.И когда я приезжаю в область,я подолгу слушаю ночами:жаворонок под огромным облакомголосит о летчике молчаньем.
ФЕВРАЛЬСКИЙ ЯГНЕНОК
У Карабаса(простится мне это сравнение)лицо красное, как поросенок,от свежего воздуха.Он смущен своим ростом высоким.Четыре ранения.Он рубался, наверное, здоровов моем возрасте.Полным ходом — окот.Горы сена! А в сене — норы.Там ягнята двухдневные блеют —чабанья радость.Белолобый еще не обсох,он дрожит и ноет.Волкодав забирается в нору,ложится рядом.Я глажу ягнят. Щекочут ладонь.— Искусственные?— Да нет,— по-девичьи смущен Карабас,—От любви.Шофер мой гогочет, дурак:— Различим по вкусу.Чабан усмехнулся.Другой бы уже залепил.Шофер — тоже гость.Ну, ладно. Садимся в юрте.Разлили джамбулский «сучок»в тостаганы [13] . Пьем.Закусываем кусками жирногокурта.Молчим.Карабас, развлекая гостей, поет.Ноет ягненок. Собака его не спасет.За юртой в норе умираетдвухдневная жизнь.Чабан Карабас возвышаетсмущенный басок.Домбра на коленях залатанныхполулежит.Домбра.Ни отца, ни жены, ни детей,только сам.Вся семья его — это отараи куча ягнят,волкодав, на начальство не лающий,—его зам.И слова — изо рта,словно голые — из огня.Это истый степняк:он поет о березах и кленах…«Карагач одинокий в пустынетоскует о роще».Опускает глаза на кошмушофер мой обросший.Тишина. Тишина.Это умер в норе ягненок.
13
Т о с т а г а н - деревянная чашка вроде пиалы (к а з.).
КОЛОДЦЕКОПАТЕЛЬ КАЗБЕК
Загорелый, худой,подпоясанный красным платком,в тюбетейке с чалмой,бородатый, усатый —хороший.Волосатый кадыкпровожает глоток за глотком,на цветном сундукегорделиво сияют галоши.Я сижу в эпицентре великойГолодной степи.Мой хозяин Казбек — величав,монотонен, как эпос,он барана последнегов черной крови утопили с подъемом большимповествует весь вечер об этом…О, Казбек не уверен,что дальше райцентраесть другая Земля,он не верит,что кроме персидских и русских,есть другие поля,он достойного сына отдалИспагани [14] в высокий час.Мой старик деловито крошит на ладоникирпичный чай.Его первого сына звали Надеждой [15] .Мускулистый и добрый, с глазами архара,в этом тридцать шестомон в красивой одеждепал с седла при набегеНа Гвадалахару.Дед Казбек убежден, что опятьвоевали с персами.Я смеюсь,но старик на своем:«Сын погиб в Испагани…»Ханы и шахиншахи давно пересталисоперничать,в этом тридцать шестом сыновьяпогибали в Испании.Ночь уже в середине.Юрта дырами ловит, звезды,Рядом строят плотину.Там возится сын Бахыт.Говорят,вода в Мырза-щелидороже воздуха,говорят,много разных колодцев,да нет плохих.Пал спиною на войлок, мудрыйколодцекопатель.Ему снятся любимый барани персидские войны.У порога светлеют седлои большая лопата,с Шардары,со строительства морядоносится вой —МАЗы.