Орден Креста
Шрифт:
Люди боятся осуждения и жалостливых взглядов, причем боятся их в равной мере и не напрасно, ведь быть жалким и быть падшим две грани одного состояния - беспомощности воли, перед обстоятельствами, перед собственными слабостями или быть может страхами. Совершенно не важно перед чем и как пала воля человека, но признать это падение равносильно признанию, что ты потерял человеческую сущность. Для Стена было очевидно, что историю его снов непременно объединят с историей алкоголя и тогда ему не избежать жалости и позора. И хотя он не был человеком гордым, но не мог уронить свое лицо человека. Его настолько страшила мысль о своем падении, что он не был готов признавать, что падение вообще было возможно. Он не верил, что всему виной алкоголь и винил во всем тьму, страшился ее и в то же время был уверен, что никто его сейчас не поймет,
– Все хорошо, - механически шептал он.
– Все хорошо. Я в порядке. Я просто крепко спал. Просто спал.
– Правда?
– Конечно правда, ты наверное прав и я поторопился оттого и провалился в столь глубокий сон, такое бывает при истощении.
Артэм ему поверил, однако буквально потребовал, чтобы отец вернулся в госпиталь. И хоть Артэм не был капризным ребенком, однако в этом деле оказался как никогда упрям. Стену пришлось согласиться с необходимостью побывать у врача, и если это будет нужно остаться в стенах тоскливой палаты.
Думать о похоронах и вовсе было слишком поздно. Если он был намерен проститься с покойным, согласно всем традициям он должен был встать ранним утром, теперь же мчаться на кладбище казалось Стенету глупым, особенно если учесть всю странность состояния. Он был из тех людей, что не придавал телам особого смысла, особенно мертвым. Как человек духовный, он куда больше уделял внимание всему не материальному, а человек был для него духом, силой и волей, но никак не телом, оттого все, что было после смерти человека, не имело уже особого смысла. Да существовали традиции, которые он чтил и почитал, и как следствие старался соблюдать, но не испытывал угрызений совести оттого, что теперь нарушал одну из них. Более того, направляясь с сыном в госпиталь и размышляя о церемонии, он заметил, что ему куда выгоднее было отсутствовать. Мысленно он уже простился с епископом, и все же сожалел, что так и не узнал того, что так хотел сказать старик, что не был с ним рядом в последний час, а вот о том, что не будет целовать холодные руки и бросать на крышку гроба горсть земли - нисколько не жалел. Было в этом что-то спасительно-эгоистичное. Он прекрасно понимал, что церемония пройдет без него, но сам он никогда не увидит этого человека мертвым, не будет видеть его погребенным, а значит, позволит ему жить дальше.
Все, что мы видим или слышим сами, врезается в наше сознание куда сильнее, чем то, что мы знаем, но никогда не видели. Подобные факты, даже если и не забываются, но однозначно вызывают куда меньше эмоций. Если же дело касается людей, покинувших этот мир... Будете ли вы вспоминать их мертвыми, если никогда их таковыми не увидите? Чтобы ни произошло и как бы вы не думали об этом человеке, но вы будете помнить его лишь живого, с открытыми глазами и чертами характера в жестах и мимике.
Точно так же Стенет не видел смерти своих родителей. Когда внезапно скончалась мать, он был в столице, а когда приехал домой, то застал лишь тихого печального отца. Тот вскоре тоже угас, пока Стен отправился на помощь к своим коллегам. Тогда он очень переживал, что не простился, что не был на церемонии и не говорил в ней прощальных слов, однако со временем понял, что его переживания напрасны. Он все равно знал, что его родители любили его, более того, он с радостью замечал, что в его памяти мать всегда улыбается, а отец, хоть и хмурится, сложив руки у груди, но внимательно смотрит прямо на него.
Осталось лишь сожаление, что его не было в последний миг, что он не слышал последних, возможно важных слов, что сам он возможно что-то не сказал, не понял, не заметил, опоздал. Это все было важно, а тело и его погребение - нет.
Потому он совершенно спокойно даже не попытался куда-то успеть, чтобы не привлекать своим опозданием лишнего внимания, зато он выполнил требование сына и оказался наедине с врачом. Сморт Онгри решил заняться им лично.
– И так, что случилось?
– спрашивал он закрывая дверь, - Раньше ты не возвращался, даже если у тебя расходились швы.
Стен усмехнулся, вспоминая свою беспечную юность, и то насколько далеко заходил в своей невнимательности ко всему телесному. Ему даже невольно вспомнилась одна юношеская глупость, что чуть не стоила ему жизни. Когда-то, в свои молодые двадцать лет, он сбежал из госпиталя, выпрыгнув из окна второго этажа, чтобы помчаться на свидание со своей Ани, ибо тогда он ее совсем еще не знал, как не знал, придет ли она на эту встречу, сможет ли он найти ее после. Зато он знал, что швы точно разойдутся, от беготни по городу. Ани пришла, не потерялась и сразу узнала, что имеет дело с отчаянно влюбленным экзарцистом. От этих воспоминаний он невольно улыбался, и в то же время губы кривились от боли. А что если бы он не пришел: они бы не встретились, не нашлись, не сошлись, не любили? Что если...? Все это спрашивал себя Стенет уже через двадцать лет, которые нельзя было отменить.
– Мой сын настоял, что бы я пришел, - спокойно признался Стен, спеша просто забыть все и вернуться к реальности.
– Почему?
Врач явно удивился, боясь представить, что могло заставить ребенка надавить на отца.
– Я просто провалился в сон, - ответил Стен, расхаживая по комнате. Он сам не заметил, как вместо того, что бы сесть, начал мерять шагами кабинет.
Врач же вернулся к столу, нашел карту Стенета и внимательно слушал.
– Я просто спал так крепко и так долго, что он стал волноваться. Впрочем, я тоже удивлен, - продолжал Аврелар.
– Я конечно при истощении не раз проваливался в спячки, но тогда у меня было соответствующее самочувствие, а теперь я чувствую себя отлично, даже легкая слабость прошла еще вчера днем, но ночью я явно отключился от нехватки сил.
– А теперь?
– Теперь все снова в порядке.
– И поэтому ты носишься как безумный?
Стен застыл и внимательно посмотрел на собеседника, понимая, что действительно ведет себя неразумно.
– Ты пил?
– спросил Сморт, понимая, что ему ничего не скажут в ответ на легкий укор.
– Нет, - тихо отозвался Стенет и все же сел.
Он не знал, что говорить и как объяснять свое странное состояние.
Врач долго смотрел на него, изучая взглядом и надеясь на дополнительные объяснения, но Стенет ничего не мог ему ответить и оттого просто молчал.
Сморт был из тех врачей, что старались ловить каждую деталь и каждую перемену в человеке, а Стенета он видел не в первый раз и тот факт, что он не видел его много лет, не мешал Онгри делать свои выводы. Он давно составил свое мнение о Стенете и догадывался, что никто не осудит Аврелара так строго, как он сам, а значит и отвечать за себя он в состоянии. Это была та самая черта, что соединяет добро со злом внутри человека. Она может быть щитом или напротив вместилищем для темных сил. Можно судить себя строго и контролировать, при этом каждое движение свой души, но совершив одну ошибку, тут же потерять все и даже не заметить. При подобном контроле ошибки фатальны, а принципы слишком непоколебимы. Сморт хорошо понимал все это и учитывал, что сидящий перед ним тоже понимает и водружает на свои плечи неподъемную ношу ответственности за все происходящее, оттого это увеличивало риск срыва. Как ни странно, но когда мы принимаем свой недостаток, признаем его и понимаем, что он не столь фатален, как нам казалось, осознаем, что мир не рухнул и никто не погиб, мы получаем освобождение. Когда же мы корим себя и давим, мы напротив делаем себя еще более уязвимыми. Стен был готов раздавить себя и, по мнению Онгри, боялся сорваться. Врачу было трудно понять истинные причины метаний пациента, но все же в своих выводах он был прав и Стен был на пороге того, чтобы самолично разрушить свои последние силы. В то же время этот человек знал еще одну тайну человеческого я - все болезни духа, лечит дело. Впрочем дело, порою, может излечить и тело, ибо когда человек полностью отдается чему-либо, когда он готов на все, ради того за что взялся - все его силы начинают следовать за его волей. Поэтому Сморт и заговорил:
– Ты ведь знаешь, что покойный епископ хотел именно тебе передать свой пост?
Такая перемена темы сильно поразила Стена. Бесконечный поиск ответов и сомнения истощили его, заставили постоянно углубляться в детали и порою теряться в этих деталях. Так и сейчас, пока он думал о своих проблемах с алкоголем и немых голосах в голове, он потерял цельную картину реальности и уже не мог связать, то о чем он думал с тем, о чем заговорил врач, для которого связь была очевидной.
– Ну не делай такое лицо, ты не мог не знать...