Орина дома и в Потусторонье
Шрифт:
Кочки отстояли все дальше одна от другой, суконные боты Крошечки давно промокли, ребята пару раз провалились по пояс, слега уже не находила твердой опоры, а после и вовсе переломилась, кровавые следы завели их в сплошную топь с пленкой маслянистых разводов — и тут кончились. Из черной жижи лезли одни кривые трухлявые пни. Надо было возвращаться, но Павлик указал на темнеющий за топью ельник, дескать, гляди, вроде бы над лесом — дым… Орина пригляделась: и впрямь… А вдруг там засека… и… и на порубежье кто-нибудь из родных?! Только вот как туда добираться?!
А Павлик Краснов указал на подтопленные коротенькие бревнышки, явно набросанные людской рукой: из поперечин слагалась тропа. По этой-то гати ребята и тронулись, причем бревна, когда на них шагнешь, то выскакивали из-под ноги, а то вдруг ухали под воду, а наступишь между ними — тотчас попадаешь на жадный язык болота, которое готово всякого отправить в свой бездонный зев. Кое-как уж перебрались на ту сторону.
Павлик указал на след большой собаки, ясно отпечатавшийся в черноте грязи, последним наплывом заходящей на твердь.
— А вдруг это те… с овчарками?! — прошептала Крошечка.
— Но ведь человеческого следа рядом с собачьим нет… — сказал мальчик. Павлик Краснов явно брал на себя роль Шерлока Холмса, а Орине приходилось быть доктором Ватсоном.
Но тут Крошечка углядела едва заметный, почти смытый водой, след босой ноги — и с торжеством указала на него. Павлик почесал в голове. А она подумала: правда, те-то, с собаками, явно не ходят разутыми, в сапогах они должны быть, и ни в чем другом…
Вылив из обувки болотную жижу, ползком (все равно грязнее, чем есть, не станешь) ребята двинулись дальше. А кровавые капли тут вновь появились: и на земле, и на траве, и кое-где на среднем и указательном пальце еловых лап — как раз на уровне ребячьих носов. Крошечка, решив укрепить завоеванные позиции, сказала:
— Видать, раненый-то тоже ползком пробирался!
И вот, в очередной раз раздвинув еловые лапы, закрывавшие обзор, дети неожиданно увидели… избушку! Не на курьих ножках и не на собачьих пятках, а… на еловых ногах, которые с четырех сторон приподымали кособокий домик над заболоченной местностью. Неподалеку стоял бревенчатый сарай: ножки сарая были вдвое короче, чем ноги избенки. Мальчик с девочкой переглянулись: вот те и на-а! Из трубы избушки вился дымок, окошки — если они имелись — выходили на другую сторону, крыльца вовсе не было.
Что же за Баба Яга тут живет?! И как она забирается в дом? Ведь не гимнастка же она, не на брусьях же качается, чтобы, натренировавшись, с размаху забрасывать себя в избу?..
Вытянув руку повыше порога, Орина постучала в дверь, которая тотчас отпахнулась, едва не заехав нижней перекладиной девочке по лбу, — и Баба Яга не замедлила явиться. Это и впрямь была старая-престарая старуха, седая и лохматая, с вислым носом, а телосложения обычного, не спортивного, и росту не великанского. Баба Яга поглядела на ребят сверху вниз, вздохнула и спросила:
— Ну и чего вам на моем болоте надоть? Зачем притащились? Сидели бы себе дома, кто вас гнал-то сюда?
— Обстоятельства так сложились, — отвечал выступивший вперед Павлик Краснов.
Старуха смигнула и сказала:
— Все у них я-тельства какие-то! Ладно, пришли дак заходите… Хотя не вас я вовсе ждала, но уж ладно, — и выкинула, как вроде трап, приставную лесенку.
Когда дети поднялись в избушку, бабка продолжала:
— Только учтите: кормить мне вас, дармоедов, нечем. А вот разве помыться бы вам, — и кивнула на громадный зев печи, куда, видать, и сама залезала мыться, — больно уж вы грязны, знать, не раз в болото-то сверзились… Вода только не наношена, — и указала на ведра, стоявшие у двери. Но мальчик с девочкой в два голоса стали отнекиваться, дескать, мы уж лучше дома помоемся, когда вернемся. А воды принести-де можем…
— Ну, дело ваше, — кивнула старуха. — Будьте неумойками. А за водой я на колодец хожу…
Ребята бросились к ведрам, но бабка покачала головой:
— Погодите, ишь вы какие быстрые… Воды принести — чего проще! Сначала скажите, куда идете да зачем…
— Да вот… — Орина потянулась к сумке, собираясь показать старухе папку с делом и выложить начистоту про расследование, но Павлик Краснов, видать, решил, что с этим можно погодить, и, опередив ее, принялся рассказывать, что пошли они по клюкву, да вот — заблудились…
Крошечка рассердилась: так бездарно врать — ведь у них с собой ни лукошка, ни ведерка, ни пестеря… Но старуха не успела поймать его на лжи: пока он говорил, с печной лежанки, задернутой занавеской, раздался то ли стон, то ли зевок с провизгом… Крошечка вздрогнула, сделала шаг к печи, но Баба Яга так на нее зыркнула, что она отступила на два шага назад и врезалась в громадный ларь, занимавший половину избушки.
— Свояченица моя, пришла погостить, — сказала бабка и поплотнее задернула шторку.
Но вдруг в прореху занавески высунулась собачья пятка, и на пол что-то капнуло, да еще… Кровь! Пятка втянулась обратно, а старуха тотчас затерла капли подошвой и, нахмурившись, сказала, чтоб они шли бы уж за водицей-то: колодец — за домом.
Схватив ведра, ребята по сдвижной лесенке спустились на землю и побежали к колодцу, который оказался довольно далеко. Посовещавшись, зачем собака, пусть и раненая, лежит на печи, детективы ни к какому выводу прийти не смогли. Когда шли обратно, увидели, что вверху, на стволе одной из елок, висят часы, от которых в три стороны расходятся сухие еловые сучья… Не поверили глазам, пригляделись: вправду часы, с жестяной кукушкой — как будто в лесу своих кукушек мало, — они цепью были накрепко прикованы к еловому стволу. Вот еще тоже загадка: зачем в лесу часы, — чтобы птицы да звери по ним время узнавали?! Причем стрелки на циферблате сошлись то ли на полудне, то ли на полуночи — то есть часики только два раза в сутки показывали верное время.
Когда ребята, переправив полные ведра в избу (одна вверху принимала, другой снизу подавал), оборотились к старухе, она, хмуро глянув на них, сказала: дескать, пришла пора гусей собирать, дескать, гуси уходят на реку, а назад их, бестолочей, гнать надо, дескать, давайте-ко, пригоните гусей домой…
— И чтоб ни один гусь, ни одна гусыня не пропала! — продолжала Баба Яга. — А всего-то их двенадцать. Вожатая стаи — Ирига, ее сразу можно признать: Ирига вся белая, только шея у ей черная, как вроде кушаком замотана. Труд тут не великий, ежели выполните работу, получите награду, а нет… так пеняйте на себя.