Орленев
Шрифт:
тризован, что ждал бури. Публика же слушала его внимательно,
но не более того. И Орленев пал духом. Вологодские друзья гово¬
рили, что он еще не разыгрался, не вошел в роль, не почувствовал
ее вкуса и что для успеха нужно время. Орленев думал иначе,
ему казалось, что он упустил время и, пока вживался в своего
Освальда, накопил так много наблюдений, что не справился с их
избытком, оттого его игра такая разбросанная, неэкономная, не¬
слаженная.
ский знакомый, известный писатель Амфитеатров, не раз хва¬
ливший его в столичных газетах. Многоопытный искушенный
театрал сказал ему, что в роли Освальда все есть — страдание,
трагедия, нравственный урок, все, кроме порядка, то есть после¬
довательности и соразмерности. Орленев послушался Амфитеат¬
рова и тотчас же убрал несколько раньше казавшихся ему важ¬
ными подробностей (паузы и жесты); роль сразу прояснилась, и
играть ее стало легче.
Вскоре, продолжая свой маршрут по северо-западным губер¬
ниям, он приехал в Витебск и нашел там сильную труппу и бла¬
годарную аудиторию. Позже он писал в мемуарах, что наконец
увидел зрителей «потрясенных, подавленных трепетным произве¬
дением» 15. Один такой зритель, молодой офицер, захваченный его
игрой в «Призраках» (пьеса шла под этим «узаконенным» в Во¬
логде названием), кинулся к нему с рыданиями и исповедью. Ор-
ленев не знал, облегчил ли он его страдания или, напротив, за¬
ставил еще больше страдать, он только еще раз убедился в том,
какой властью обладает театр, если он касается «бремени стра¬
стей человеческих». Такого рода контакты и признания Орленев
ценил не меньше, чем массовый успех, потому что в толпе теря¬
лись лица, а здесь у каждого зрителя была своя судьба. Триумф
нарастал от спектакля к спектаклю и высшей точки достиг в со¬
седнем Полоцке, где «занавес упал под стоны и громовые руко¬
плескания».
Воодушевленный удачей, он поехал в Петербург — и там сразу
увял. Никто из его близких не верил, что цензор изменит свое ре¬
шение, а трюк с подменой фамилии на столичной сцене пройти
не мог, он и в провинции вызывал уже подозрения, да и как
можно было долго скрывать такой обман. Особенно скептически
была настроена Назимова; она просто посмеялась над его просто¬
душием и детской мечтательностью, ничуть не убавившейся
с возрастом. Это был для него болезненный удар, и, обозлившись,
ои решил во что бы то ни стало уломать цензуру и тем доказать
свою деловитость. Как именно, он еще сказать не мог и пока не
знал,
для Освальда с помощью своего друга, врача-психиатра, он оты¬
скал еще в прошлый приезд в Петербург, посещая больницы для
душевнобольных *. В конце концов он выбрал однажды уже ис¬
пытанный способ — добиться встречи с самим цензором и сыграть
на какой-либо его склонности или слабости. Именно сыграть!
Так несколько лет назад он добыл разрешение у цензора Со¬
ловьева для поездки в провинцию с «Царем Федором», подкупив
его своим интересом к итальянской истории и искусству. Игра
была довольно элементарная, но Соловьев клюнул, потому что
считал, что его призвание — писать книги о старой Италии, и
тем, у кого были общие с ним увлечения, не мог ни в чем отка¬
зать. Еще проще он обошел неподкупного Литвипова. Узнав, что
после самоубийства сына он пугается вида любого оружия, Орле¬
нев явился к нему на прием в состоянии хорошо наигранной исте¬
рии и сказал, что видит для себя два выхода: либо он сыграет
Освальда, роль которого целиком завладела его воображением,
* «В одной из лечебниц меня поразила фигура с пеповорачивающейся
головой — от невыносимой тупой боли в затылке. Конвульсивное подерги¬
вание лица при каждом повороте туловища оставляло непередаваемое впе¬
чатление от его мученического образа» 16.
либо пустит себе пулю в лоб, в доказательство чего выхватил из
кармана револьвер. Может быть, в ту минуту Орленев искрепне
поверил в возможность такого выбора, ведь он был актером
школы перевоплощения. Что же касается Литвинова, то у него не
было никаких сомнений в серьезности угрозы Орленева. Перепу¬
ганный цензор всполошился и разрешил актеру повсеместно иг¬
рать «Привидения» в переводе Набокова. Скептики были по¬
срамлены, и анекдот вошел в историю русского театра.
Седьмого января 1904 года в театре В. А. Неметти на Петер¬
бургской стороне состоялась премьера «Привидений», потом почти
весь январь (шестнадцать раз, с короткими промежутками) Орле-
пев играл Ибсена при переполненном зале, как когда-то во вре¬
мена «Царя Федора». Успех «Привидений» был шумный на раз¬
ных полюсах столицы — от студентов, живущих уроками и пе¬
реводами, до абонировавшей ложи родовитой знати, которой
почему-то приглянулся Ибсен. Время как бы вернулось вспять,
на несколько лет назад, и Петербург чествовал актера, репутация