Орленев
Шрифт:
1901 года, он опять приедет в Ялту, теперь на короткие гастроли,
и опять навестит Чехова, о чем Антон Павлович тотчас же сооб¬
щит жене в очередном письме (20 декабря).
Эта расписанная по дням хроника, как мне кажется, может
объяснить, почему, круто ломая маршруты, Орленев так часто
приезжал в Ялту; здесь, когда позволяли обстоятельства, подолгу
гостила у родных Алла Назимова и здесь поселился Чехов, кото¬
рого он считал самым замечательным
в жизни людей.
Чехов принимает Орленева с радушием, ему нравится нена¬
вязчивый юмор актера, его бескорыстность и общительность: оп
не только хорошо говорит о себе и о своих скитаниях, он хорошо
слушает других, что у таких завзятых рассказчиков редкость.
В воспоминаниях Бунина о Чехове есть интересная запись, тоже
относящаяся к осени 1901 года: «До моего приезда в Ялте жили
Дорошевич, умом которого восхищался Чехов, и артист Орленев,
которого он считал талантливым, по беспутным; последнего я за¬
стал» 2. Чехов знал слабости Орленева, да, он был человек ветре¬
ный, увлекающийся, неустойчивый, годы беспорядочной богемной
жизни не прошли для него даром. Но в его непутевости была
черта, которую он не переступал,— он не обижал слабых, он заде¬
вал сильных, в нем было больше рыцарственности, чем необуздан¬
ности, говоря по-карамазовски — больше гимна, чем позора.
В одном из ранних писем Чехова, датированном 1883 годом,
сказано, что у русского актера все есть, кроме одного —
внутреннего джентльменства, то есть интеллигентности, воспи¬
танности духа. У Орленева при всем его легкомыслии и браваде
эта воспитанность была, и потому с таким трудом добытая им
свобода часто казалась ему обременительной. Ведь нельзя жить
в атмосфере вечного крохоборства, выматывающих душу закулис¬
ных дрязг, бессовестного антрепренерского торга. И он снова и
снова решал уже не раз решенный вопрос — как быть дальше,
как распорядиться собой?
С Чеховым он особенно не откровенничает, держится свободно,
по подтянуто, почтительно-влюбленно, без намека на фамильяр¬
ность. И все-таки Чехов видит, что у Орленева бывают тяжелые
минуты сомнений. Он приходит в гости, приходит чаще всего по
вечерам и, рассказывая,— играет; его памяти нужен только не¬
большой толчок. Одна веселая сценка, другая, третья, и все из
актерского быта — запас анекдотов у него неистощимый. Но
когда наслушаешься этих анекдотов, становится грустно — ни¬
щета, водка, трактирные нравы, разбитые судьбы, бесприютная
старость. И это ведь не древняя история,
к которому причастен и Орленев. Он посмеивается, посмеивается
и вдруг виновато улыбнется. Чехов замечает эту улыбку и мягко
говорит, что ему надо пойти в хороший театр. Ведь он человек
современный, и репертуар у него современный, зачем же ему
держаться за рутину и предрассудки, зачем делить судьбу со слу¬
чайными людьми. Орленев неуверенно возражает, спор у них не
получается. Он принял все решения, но твердости в его позиции
нет; все обдумав и взвесив, он и теперь не знает, что для него
лучше — оседлость или бродяжничество?
В Ялте в те же годы (осень 1901 и 1902-го) он часто встре¬
чается с Дорошевичем, отношения у них близкие, и Орленев в от¬
крытую делится с ним сомнениями относительно своего будущего.
Взгляд на гастролерство у знаменитого столичного фельетониста
другой, чем у Чехова. Дорошевич говорит Орленеву: «Ведь вы не
сами захотели быть гастролером, а вас случай создал; ну и поль¬
зуйтесь им, как судьбою своей. Будьте одиноким, разъезжайте и
диктуйте законы»3. Слова не только лестные, в них есть еще
ореол романтики, на которую так падок Орленев. Ездить и дикто¬
вать законы! Ничего лучшего и не придумаешь, пусть все ос¬
тается так, как оно есть!
Гастролерство Орленева продолжается и захватывает новые
пространства. Раньше он ездил по губернским и уездным горо¬
дам, теперь он забирается в глушь, на десятки верст в сторону от
железной дороги. Параллельно, как только у него появляется но¬
вая роль, он ездит в уже знакомые большие города, где у него
есть своя аудитория. Слава его растет, гонорары тоже, антрепре¬
неры за ним охотятся и не отказывают в деньгах. Однажды, из¬
державшись, он вместе с Назимовой надолго застрял в Италии на
озере Комо и для надежности обратился сразу к трем русским
антрепренерам с просьбой о помощи. Они немедленно откликну¬
лись (каждый прислал но пятьсот рублей), и, не зная куда ему
ехать раньше, он решил сперва вволю погулять в Италии. Гулял
он с такой удалью и размахом, что Назимова сбежала от него
в Россию, а он почему-то очутился в Вене, откуда с грехом по¬
полам добрался до Екатеринослава, поскольку оказалось, что та¬
мошний антрепренер первым выслал ему деньги.
Орленеву нравился такой веселый разгул и ничем не стеснен¬
ная свобода, но он платил за это дорогой ценой. Вот один из не¬