Оружие Вёльвы
Шрифт:
Шла третья ночь после приезда «племянницы» к Олаву. Ингвёр спала на полках, где раньше стояли бочонки с какими-то припасами – Снефрид прислала ей тюфяк, подушку и одеяло, – а Хольти и двое хирдманов – на сене на полу. Шла самая темная часть ночи, когда Хольти разбудило легкое касание к лицу – и тут же мягкая ладонь закрыла ему рот. В первый миг он дернулся, но тут же понял, чья эта рука – нежная, ничуть не вражеская.
– Молчи! – в самое ухо шепнул ему голос Ингвёр; он почувствовал тепло ее дыхания, и его пробрало волнение.
В кладовке было темно, похрапывал Олав, слышалось сонное сопение хирдманов. Ингвёр прилегла рядом с Хольти, чтобы удобно было говорить ему на ухо, и его проняло влечение, сейчас совершенно неуместное.
– Нечего больше тянуть, иначе она может что-то заподозрить, – шептала Ингвёр, почти касаясь губами его уха; Хольти ощущал блаженство ее близости и с трудом вникал в слова – а ведь каждое из этих слов было о жизни и смерти. – Утром, как рассветет. Она выходит рано, идет в хлев, где доят коров и коз. Ты будешь ждать ее там, за погребом. Вот, возьми.
Она сунула что-то ему под бок. Хольти протянул руку и нащупал кожаные ножны на узком, в полторы пяди длиной, ноже. Из ножен торчал только самый конец костяной рукояти.
– Спрячь в рукав.
– Как ты это пронесла? – удивился Хольти. – Они же просматривали короб.
Его самого телохранители Эйрика обыскали, и он, предвидя это, никакого оружия с собой не взял и рассчитывал при необходимости стянуть что-нибудь у спящих в теплом покое.
– Я привязала его на пояс под хангерок.
На худощавой Ингвёр широкий хангерок ниспадал свободно, и привязанного на пояс поверх платья было не видно.
– А если бы тебя обыскали?
– Я бы сказала, что это для защиты моей чести! Хуже, если они нашли бы жезл… – одним дыханием добавила она.
– У тебя и он с собой?
– Я не могла его не взять. Вдруг придется применить мое умение? Спе-диса без жезла меня не услышит.
Они лежали на сене и шептались, тесно прижавшись друг к другу; если бы чей-то взор мог их увидеть здесь, то не усомнился бы, что их связывает любовное влечение.
– Вот он.
Ингвёр взяла руку Хольти и положила к себе на живот. Он сразу нащупал под платьем бронзовый жезл, подвешенный к поясу поверх рубахи – Ингвёр носила его так все это время, никогда не снимая платья.
Теряя власть над собой, Хольти попытался ее обнять, но Ингвёр отстранилась.
– Сегодня на заре! – шепнула она и, поднявшись, отошла от него.
На заре свершится то, ради чего они пробрались сюда, в Кунгсгорд. Оба были полны отваги, все их мысли сосредтоточились на том решительном мгновении, когда у Эйрика будет отнята его защита и удача.
И ни один из них не задался вопросом, а что будет потом с ними самими…
Снефрид шла по деревянным мосткам, проложенным через двор от погреба к хозяйскому дому. За минувшие дни она уже привыкла ходить здесь по утрам. Несмотря на ранний час, на сердце у нее было весело. Она сама себе удивлялась: другая на ее месте называла бы себя несчастнейшей женщиной на свете, достойной товаркой для тех, что утешали Гудрун над мертвым телом Сигурда, перечисляя свои невероятные несчастья и бесчисленные потери, но Снефрид совершенно не хотелось сесть на их скамью. Да, у нее щемило сердце при мысли об отце и Хравнхильд, и даже Рандвере, но назад в свою прежнюю жизнь ее не тянуло. Жезл вёльвы сделал ее другой женщиной, она чувствовала, что в прежней оболочке ей уже было бы тесно и скучно. Выбравшись из отцовской усадьбы в большой мир, она словно выросла и сама.
Позади Снефрид шел Лунан, тащивший здоровенное деревянное блюдо с копченой рыбой – Снефрид велела забрать из погреба и отнести на стол, пора было накрывать к завтраку дружины. Эйрик тоже скоро выйдет. Он остался в постели, когда Снефрид встала, но он уже не спал – ничего подобного… Снефрид подавила улыбку, прикрыла рот, делая вид, что прячет зевок. Незачем челяди во дворе видеть, в каком хорошем настроении она выходит из спального чулана.
Навстречу ей шел тот человек… Это раб красотки Сигню, вспомнила Снефрид. В эти дни он несколько раз попадался ей на глаза, но внимания не привлекал: исполнял поручения своей юной госпожи, спал в той же кладовой на полу. Эйрик велел было Йомару расспросить его о делах в Уппсале, но раб оказался настолько бестолков, что, видно, мог только баранов пасти.
Увидев Снефрид, он посторонился, уступая ей дорогу на дощатых мостках, и вежливо поклонился. На его заспанном лице появилась размытая льстивая улыбка. Однако Снефрид кольнуло тревожное предчувствие: она успела мельком поймать его взгляд, и взгляд этот не был ни сонным, ни льстивым. Он был сосредточенным и оценивающим. Она вздрогнула: точно такие же глаза были у Вегарда Тихого Волка, когда он обернулся к ней в то жуткое утро во дворе – с ударным ножом в руке, стоя над скорчившимся телом Рандвера. Проживи она сто лет, не сможет этого забыть.
Снефрид запнулась, сбилась с шага. Она не пойдет дальше, пока он не уберется с дороги! Но раб не уходил: он стоял возле мостков, склонив голову, опустив глаза и сложив руки на животе – левая поверх правой. Всем видом он показывал, что ждет, пропуская госпожу, но Снефрид так же не желала проходить мимо него, как мимо свернувшейся у тропы гадюки.
Да что она о нем знает? Он – раб родичей старого Бьёрна, и это может означать, что они запустили в дом врага…
Лунан, не успев остановиться, слегка ткнул ее в спину краем блюда. Снефрид сделала еще шаг, вдохнула, собираясь приказать чужому рабу убираться прочь с дороги, но тут он сам взглянул на нее. Теперь она явственно различила сосредоточенный и хищный взгляд. Снефрид шарахнулась, уже не заботясь, что о ней подумают, – даже раньше, чем увидела, как в руке его блеснул длинный узкий клинок, вынутый из левого рукава.
Это движение ее и спасло. Вместо того чтобы вонзиться под грудь, куда раб направлял нож, лезвие скользнуло по ребрам, рассекая платье и кожу на боку. Вскрикнув, Снефрид обеими руками вцепилась в запястье убийцы и закричала во все горло. Тот пытался высвободить руку, чтобы ударить еще раз.
Борьба их растянулась на несколько бесконечных мгновений. Ужас придал Снефрид сил, но молодой крепкий мужчина заведомо был сильнее, и она ощущала, что ей его не удержать; каждое мгновение, пока длилась их борьба, она воспринимала как свою победу – вот еще миг прошел, а она все еще жива!