Осенние дали
Шрифт:
— Сквозняка не боитесь? — спросил он Камынина, откладывая в сторону журнал, который читал. — После дождя такой воздух свежий…
— Я три года сапером провоевал. Приходилось сутками в ледяной воде сидеть.
— Тогда берите стул. Я немножко прихворнул, поэтому вызвал вас на дом. Рассказывайте, были на Омутовке у моста? Есть жертвы?
— Обошлось, Семен Гаврилович. Машина шла порожняком на карьер.
— Повезло вам, товарищи руководители стройки, — жестко усмехнулся Протасов. — Ну да вызова на бюро и теперь не миновать… Плохо у вас налажена отчетность. Сводки далеко не отражают истинного положения на трассе… в частности, на квашинской дистанции. — Видя, что Камынин молчит, он спросил: — Как движется фронт работ?
— Дожди затопили. Народ говорит, что действуют как настоящий «военный противник».
— М-да. Здесь наши директивы бесполезны. Какому языческому божеству подчинялись молния, гром? Перуну?.. Ну, а что с камнем?
— На некоторых участках положение критическое. Особенно на Чашинском. Я распорядился, чтобы Хвощин подбросил Баздыревой пару грузовиков, но… чувствую, он внутренне сопротивляется. Видимо, начальник дорожного отдела считает, что я забываю свое место и слишком вмешиваюсь в дела его дистанции: ведь между нами соцдоговор. Думаю, что я напрасно согласился возглавить стройку. На этот пост надо было назначить не главного инженера, а, как и везде, самого…
— Областному штабу виднее, кому доверить руководство, — сухо перебил его Протасов. — Машины освоили?
— Лучше стало. Но запчасти режут. «Тракторсбыт» ведет себя по-барски: «Приезжайте к нам, доложите, мы постараемся изыскать возможности». Идет всенародная стройка…
— Что предлагаете? — перебил Протасов.
— Пусть и они инициативу проявят. Управляющий Малюткин мог бы сам проехать по трассе, ознакомиться, каких запчастей не хватает к бульдозерам, к тягачам… В такое время да отсиживаться в кабинете?
— Что еще тормозит работу?
— Нечем расплачиваться с рабочими. Хорошо бы пробить в Москве в Промбанке вопрос о финансировании. Дали бы хоть тысяч двести в счет аванса…
Взяв синий карандаш, Протасов начал делать для себя пометки в блокноте. Докладывая о потребностях трассы, Камынин старался говорить короче. Секретарь, как бы подытоживая, сказал:
— Нужды все те же? Вопрос о нехватке людей на Спас-Деминском участке утрясти нетрудно: я сегодня же позвоню в райком. Насчет транспорта дело сложнее. Я тут, правда, зондировал почву с нашими хозяйственниками. Нефтеперегонный завод обещал помочь, ткачи дадут на недельку пару машин, автоколонна кое-что выделит. А вообще, наверно, придется в один из ближайших выходных устроить еще воскресник. Городской и по области. Ну, а руководителям торга за плохую доставку продуктов поставим на вид… Трасса для области — ударный участок, и ей должно быть предоставлено все самое лучшее.
Помня о просьбе хозяйки, Камынин встал, начал прощаться. Протасов вновь показал ему на стул.
— Почему это у чашинцев все не вяжется? — как бы рассуждая, проговорил он. — Люди, что ли, слабые?
— Не считаю, — ответил Камынин. — Во-первых, неудачное стечение обстоятельств: мост сломался. Во-вторых, мы, дорожники, зимой плохо подготовились к постройке трассы. В-третьих, у них там низинка есть, болотистое место: долго на нем сидели. А к тому же на квашинской дистанции неправильное распределение сил: одни участки укрепляются за счет других. Во всяком случае, такое мое мнение.
Протасов подтянул левой широкой и толстой рукой простыню на грудь, о чем-то думая.
— А может, вам, Андрей Ильич, следует сделать некоторые перемещения? Например, дорожного техника Молостова перебросить на другой участок, а на его место поставить кого посильнее, а?
— Зачем? — удивился Камынин. — Молостов именно в Чаше работает, район хорошо знает, обязанности свои тоже. Дело не в людях, а в непогоде, в профиле трассы, в камне, в транспорте…
Внезапно Камынин резко повернулся на стуле и пристально взглянул на секретаря. Протасов смотрел в сад, на яблоню, стоявшую у самого окна и нежно освещенную чистыми лучами заходящего солнца. Небо сияло, синее-синее и по-вечернему кроткое, лишь низко, над самыми крышами, протянулась длинная, стрелообразная тучка. Почему-то Андрею Ильичу вспомнилась фраза, сказанная ему в передней этого дома: «Муж говорил, вы по личному делу?» Ему показалось, что он понял, в чем оно заключается.
— Я считаю нерациональным переброску Молостова в разгар строительства, — сказал он глухо и холодно. — Просто надо подпереть участок.
— Говорят… недружно они там живут. На производстве это отражается.
— Одни кривотолки.
— Это ваше окончательное решение?
— Окончательное.
В кабинет, как бы затем, чтобы проверить, есть ли свежая вода в графине, вошла жена Протасова и мельком, умоляюще глянула на Камынина. Он опять стал собираться.
— Постойте, вы что заторопились? — приподнял свои черные широкие брови секретарь. — Как будто я вас еще не отпускал?
— Извините, Семен Гаврилович, сегодня никак не могу больше, — твердо сказал Камынин и улыбнулся. — Да ведь мы и не в обкоме. Я у вас сейчас вроде как гость.
Он встал со стула. Протасов ничего не сказал и только подозрительно глянул на жену: брови его сошлись. Но, прощаясь, особенно крепко пожал руку Камынину.
— Повторяю: трасса сейчас ударный участок для области. Если возникнет потребность, приезжайте в любое время суток. Как бы я ни был занят или там что… время выкрою.
Машину свою Андрей Ильич отпустил еще, как только приехал к Протасову: надо было дать отдохнуть шоферу. Шагая домой по влажной подсыхающей улице, он думал: «Неужели и до секретаря обкома докатились слухи о моем семейном разладе?» Факт налицо: конечно, он предлагал снять Молостова и перебросить на другой участок лишь для того, чтобы разъединить его с Варварой и этим помочь ему, Камынину. Едва ли тут простое совпадение. Конечно, Протасов мог просто заботиться о застрявшем участке. Вероятнее же всего, что о «романе» жены и дорожного техника знает и город, и область, куманьки и кумушки перемывают им троим косточки. Вот как покатилось?! Э-ге-ге! И все-таки вдруг это одни слухи и его ревнивые подозрения только набросят тень на жену? А откуда же тогда Протасову все известно? О Молостове слава-то как о дельном технике.
Вечернее солнце совсем низко стояло над железными и тесовыми крышами домов старинного города. Привольно кудрявились сады. В этом году зелень выглядела удивительно свежо, ярко, ни одного желтого листика не проглядывало в деревьях. В сыром чистом воздухе мягко выделялись трубы завода, у Оки голубела пожарная каланча, доносились гудки машин. Возле постоялого двора, с традиционным пучком соломы на высоком шесте, Андрей Ильич машинально прочитал вывеску: «Чайная». Он вспомнил, что не ел с утра, и, чуть поколебавшись, зашел.
Однако аппетита не было. Он взял заветрившийся бутерброд с колбасой, побелевшей и вспученной посредине, стакан водки и выпил, не отходя от стойки. Купил две пачки «Беломора». Уже открывая дворовую калитку, вспомнил, что забыл купить спички. Возвращаться не стал: не хотелось видеть людей, разговаривать с кем-нибудь.
XXIII
Дома он велел Феклуше на все телефонные звонки отвечать, что хозяин на трассе, и закрылся в кабинете. Сел за письменный стол, придвинул папку с бумагами.