Осенние дали
Шрифт:
— Где это ты… Василий, пропадал?
— У дружка, — показал Уразов на долговязого.
— Мы уж подумали, может, уехал. Вернулся в Болдов.
— Нужды к тому нету. Нашел приличную работу, собираюсь оформляться.
Уразов еле заметно подмигнул; заметил это один Артем. «Устроился? Попрошу у Володи Зубарева охотничье ружье и сделаю салют».
Из-за спины мужа выдвинулась Маруся, злая, с красными пятнами на лбу, узком подбородке; руки после ванной у нее были распарены, лицо в мелких капельках пота. Боясь потревожить засыпающую дочку, она проговорила негромко, но с каким-то шипением:
— Что вы себе, Василь Иваныч, места не найдете выпивать? Где были, там и гуляйте.
Словно подтверждая ее слова, Артем нерешительно кивнул:
— Я выпивать не буду.
В душе он считал, что Маруся неправа. Зачем недружески встретила Уразова? Гость. Конечно, надоел, да хоть бы выслушала, зачем пришел. Артем понял так, что Зил подыскал квартиру, а может, и работу и собирался об этом сказать. Ведь по приезде обещал отблагодарить, «не оставить внакладе». Он перехватил взгляд жены, устремленный на грязные ноги Уразова и его дружка: днем шел дождь, и оба сильно наследили. Главное ж, конечно, Марусю взвинтила водка. Зря. Правда, и Зил хорош: зачем принес целый литр и еще незнакомого человека позвал?
— Неласково встречаете, хозяюшка.
Сказал это Уразов вежливо, а рыжие, нависшие брови зашевелились.
— У нас тут не забегаловка, Василий Иваныч, — тотчас застрекотала Маруся. — Семейный дом. Понятие надо иметь.
— Насчет понятия прошу не указывать, Марья Ларионовна. Я в таких словах не нуждаюсь.
Опять Маруся неправа. Можно бы по-другому.
— Дочку мы искупали, Василий, — заговорил Артем, сам хорошенько не продумав, чем убедить Зила, стараясь только выправить положение. — Спокой ей нужен, чтоб заснула. В другой бы раз лучше посидели.
Вероятно, Уразов не уловил примиряющего тона Артема или просто не хотел его замечать, обиделся.
— Так повел себя, Артем?
— Как? Нормально.
Долговязый дружок давно водрузил на стол обе поллитровки, кольцо колбасы. Не снимая помятой обвисшей шляпы, уселся на стул, пьяно сопел и все щурил левый глаз. Вид у него был такой, словно он ожидал, что сейчас за ним начнут ухаживать и на столе появятся рюмки и соленые огурцы.
— Я по-хорошему пришел к тебе, Артем, — продолжал Уразов. — Ты человек или милиционер? Не ждал такого привета, не ждал.
Артем не успел ответить, как в разговор вновь вмешалась Маруся:
— Мы больше не можем вас держать у себя, Василь Иваныч. К нам приходила делопроизводительница Пелагея Семеновна, спрашивала, почему без прописки держим. Домоуправление оштрафовать грозится. А вы еще товарища с улицы привели. У нас семья, вон дочка никак не заснет… Артему завтра чуть свет на работу.
В домоуправлении Люпаевых действительно спрашивали: что за человек у них ночует? Ответ: «Приятель из Болдова приехал» — вполне удовлетворил делопроизводительницу. Маруся уж от себя добавила, будто их припугнули штрафом. Артем знал: остановить ее сейчас нельзя, будет скандал. Ведь она считала, что защищает его, Артема, семью, порядок. Он промолчал и этим словно бы подтвердил согласие с женой.
— Значит, брезгуешь моим угощением? — в упор глядя на него, проговорил Уразов. — Старую компанию пополам?
— Зря обижаешься… Василий. Сам видишь обстановку.
Нижняя челюсть Уразова выпятилась еще больше, вислые плечи задвигались, цепкие волосатые пальцы обеих рук зашевелились, точно желая сложиться в кулаки. Он процедил сквозь зубы:
— Не знал я, Артем, что ты такой косяк [1] .
Смысла воровского слова «косяк» Маруся не знала, однако ее задел грубый, недобрый-тон Уразова, и она немедленно вступилась за мужа:
1
Косяк — человек недоброжелательный, лишенный добродушия.
— Пришли в гости, Василь Иваныч, и обзываете в чужом доме.
Гнев Уразова наконец нашел выход:
— Заткнись… с-сука. Не твоего ума дело.
От неожиданности Маруся действительно замолчала и с раскрытым ртом растерянно оглянулась на мужа.
— Выпивши ты, — мрачно сказал Артем. — Протрезвился б на воздухе.
— Выгоняешь?
— Не выгоняю. Некрасиво выражаешься.
Обретшая дар речи Маруся хотела было с упреками накинуться на Уразова, но Артем решительным движением отодвинул ее назад. Желваки заходили под его кожей, губы сжались, выпятились: это было выражение, перед которым Маруся всегда пасовала, и она покорно притихла. Возможно, она все-таки не выдержала бы, но за спиной, в кроватке, заплакала двухлетняя дочка, и Маруся бросилась к ней. Артем сделал гостям знак: «Тихо. Давайте выйдем». Долговязый в обвисшей шляпе по-прежнему сидел на стуле, щурил левый глаз и сопел. Уразов коротко бросил ему:
— Айда.
Поднялся его дружок не сразу, точно сперва не понял. Затем глубже надвинул шляпу, молча сгреб со стола принесенные бутылки, колбасу, рассовал по карманам плаща.
Все трое вышли в пустую переднюю, сильно нагрязнив в комнате.
— И тут тебе, Зил, крыть нечем, — с ходу продолжал Артем. — Принял середь ночи? Принял. Спал ты на моем диване, ел мой хлеб-соль? Может, не так говорю? Иль так? Вот. А уж больше не могу. Что ты еще хочешь от меня? Дружка, вижу, завел, довольный я за тебя. Вот и перекантовывайся к нему… Добром прошу, Зил: я тебя больше не знаю и ты меня не знаешь. Потеряй мой адрес.
То, что сказал Артем Люпаев, было обычной формой между уголовниками, которые хотели разойтись мирно. Уразов отлично это знал; возразить ему было нечего. Он, видимо, что-то мысленно прикидывал, заговорил не сразу:
— Речистый ты стал, Казбек. Люблю умных людей, завсегда рад беседу держать. Дома ты не сторонник принимать меня с дружком. Что ж, давай выйдем на улицу, там обсудим до конца. Согласный? Одевайся.
Вот когда Артем отчетливо увидел взгляд Зила, уловил выражение: взгляд был пьяный, недобрый, угрожающий, и Артем догадался, зачем Зил выманивал его из дома. Обиделся и хотел свести счеты. Кто знает, что у него в кармане? Может, нож, а то даже и револьвер. Да и что за тип этот долговязый дружок в плаще? Заведут в темный переулок, начнут «качать правилки» — и конец.
— Свое я все сказал, — проговорил Артем, не спуская с Зила глаз. — Виноватым себя не считаю. А если ты решил зуб держать, то не советую. Не из пугливых я. Вот мое последнее слово.
— Теперь понятно. — Уразов сплюнул на пол. — Понятно.
Открылась дверь ближней комнаты, вышла жена техника в фартуке на толстом животе, с подкрашенными губами; в одной руке она несла тарелку с яйцами, в другой — завернутый в промасленную бумагу кусок сливочного масла. Она кинула взгляд на стоявших мужчин. Уразов вежливо приподнял кепку, поклонился, а когда женщина скрылась на кухне, толкнул локтем дружка и открыл дверь на лестничную площадку. Уже за порогом кинул Артему: