Осенние дали
Шрифт:
Тот ли Артем шаг сделал, придя в Управление милиции? Нужно ли было откровенничать с «легавыми»? Что ни скажи, а это похоже на сотрудничество. Не пришлось бы раскаяться.
— Почему раньше нам не сообщил? — остановясь против Люпаева, резко спросил майор.
— Думал, человеком станет, — хмуро ответил Артем.
— Значит, не верил судебным органам, которые несколько лет назад приговорили Уразова как рецидивиста к долгосрочному тюремному заключению? Думал: все ошибаются, а ты один прав? Человека в нем разглядел? Ну, и к чему твоя «доброта» привела? Невольно помог Уразову совершить ряд новых преступлений.
Словно
— Скажи, Люпаев, имел бы я право привлечь тебя к ответственности?
— Имели, — еле разлепил Артем губы.
— И привлек бы, не приди ты сам. Получил бы статью за укрывательство преступника. Видишь, как надо взвешивать свои поступки? — Майор вновь сел, откинулся в кресле, пронзительно глянул, на Артема. — Я сам отвечу, почему ты не пришел к нам раньше. Потому, что еще продолжаешь жить блатной психологией. Спрятать беглого и этим обмануть соседей, весь город — можно. А пойти в милицию, рассказать правду о злостном враге порядка — нельзя? Знаю, бывшие «друзья» тебе не простят. А мы вот прощаем.
Майор открыл ящик стола, достал два листа чистой бумаги, снял металлическую крышечку с чернильницы, взял ручку с прибора. Заметив, что кончик пера загрязнился, будет мазать, неторопливо, обстоятельно вытер его о пресс-папье.
За спиной майора Федотова на подоконнике стояла черная, туго набитая хозяйственная сумка на незастегнутой «молнии». Из сумки выглядывал подрумяненный батон, что-то завернутое в коричневую магазинную бумагу, бутылка молока. Артем сразу вспомнил больную жену начальника розыска, «меньшого хроменького». Значит, самому приходится по хозяйству?
— Мы чувствуем настоящего человека, Люпаев, и верим ему, — заговорил майор. — Что, к примеру, мы в тебе видим? Ты понял: нельзя присосаться к общественному карману. Вот тебя премировали на заводе — что это значит? Болеешь за план. Я знаю, ты не только заработать хочешь. На собрании выступал, поддержал инициативу профкома двор чистить… Взять хотя бы случай с Уразовым: совершил ты преступление, но опять-таки зачем? Надеялся перевоспитать. Уголовный розыск верит, что на сегодняшний день ты искренне понял свою ошибку, раскаялся. Вот за это… только за это я и уважаю тебя. Теперь ответь: где нам найти Уразова?
— Поссорились мы. Где он скрывается, не знаю. Верите?
— Не верил бы, не говорил с тобой. Ладно. Вот бумага, чернила, ручка, запиши свои показания.
Артем отодвинулся на стуле, торопливо возразил:
— Не могу, товарищ начальник. Вы же знаете, чем это для меня пахнет. Я, наоборот, вас прошу: не выставляйте меня свидетелем. Не поймите, что боюсь: я сам мужик-хват, меня голыми руками не возьмешь. Если налетит, сумею встретить. Но гады вроде Зила ни перед чем не остановятся: на мне обломают зубы, начнут женке мстить, дочку поуродуют.
Майор подумал.
— Просьбу твою уважим. Тогда расскажи приметы Уразова, мы станем его искать. Помоги и ты нам.
— Помогу… согласный. По дороге из колонии Зил украл паспорт. У пьяного. На имя жителя города Миасс с Южного Урала Николаева Василия Ивановича. Собирается оформить этот паспорт и жить по нему.
Майор Федотов взял шариковую ручку, сделал запись в настольном блокноте.
— Проверим. Сомнение
Задумался теперь Артем. Заговорил, размышляя вслух:
— Думаю так, что Зил еще ко мне придет.
— Ты ж говоришь, поссорились?
— Верно, поссорились. Отказался я пьянствовать, компанию вести. Злые они с дружком в тот вечер ушли из моего дома. Но вот уж сколько времени прошло, а Зил мою семью все не трогает. Учтите: он не из тех, кто забывает обиды. Вот я и прикидываю: не придерживает ли меня про запас? Конечно, Зил видит: я назад в кодло лезть не собираюсь. К таким ворье не подходит близко. Только успел ли он окопаться в городе? Слишком времени мало прошло. Не захочет ли меня в чем использовать? Чую, заявится.
Майор Федотов опять раза два прошелся по кабинету.
— Пожалуй, ты прав. В таком случае, если Уразов явится, оставь ночевать. Постарайся, чтобы ничего не заподозрил, а сам сообщи нам… Можешь из любого автомата позвонить. Остальное мы берем на себя. Не беспокойся, твое участие в этом деле замаскируем. «Николаева» мы задержим под видом проверки документов, сразу пошлем запрос в Миасс по адресу настоящего Николаева, потом предъявим Уразову обвинение в том, что он живет по чужому паспорту. Ну, а тем временем затребуем о нем справку из колонии, фотографию. Поэтому, Люпаев, не пугайся, если при обыске вместе с ним возьмем и тебя. Это все для того, чтобы отвести Уразову глаза. Ты скоро выйдешь на свободу.
— Понимаю.
Прощаясь, майор Федотов протянул токарю руку, как делал и прежде. Взгляд его небольших желтых глаз опять был спокойный, доброжелательный. Складка у рта уже не казалась строгой, а скорее усталой, пальцы рук — болезненно худыми.
— Все ясно?
— Все.
— Обожди-ка. Идем, познакомлю со старшим оперуполномоченным Юртайкиным: надо, чтобы он видел тебя в лицо.
…Домой Артем вернулся насупленный, угрюмый и долго лежал на диване, опираясь головой о валик. Было неудобно, болела шея — он не менял положения. Итак, старое напрочь отрезано. Майор Федотов, выходит, все время держал его под наблюдением и заставил-таки работать на уголовный розыск. С одной стороны, не верил ему, хоть с виду был и ласковый. С другой, прищучил на ошибке и принудил сотрудничать. Правда, согласился не выставлять перед Зилом. Да большая ль от этого разница! Втянул? Втянул. Добился своего. Но вопрос в другом: хочет ли он, Артем, сотрудничать с милицией? Хочет или нет? Важно не то, как прикидывают начальники, а как решит он. А он не хочет. Вот и все. Для виду можно было согласиться, делать же не обязательно.
Шея затекла, стал болеть затылок. Артем чуть повернулся на левый бок, поджал левую ногу и переменил положение головы на валике.
«Ну, а если по совести? Если вчистую глядеть, правде в самые зрачки? А? Не прав разве начальник? Федотов этот… майор? Поскользнулся я? Не хотел, а поскользнулся. Охмурил меня гад Зил? Охмурил. Да почему же охмурил? Вот на что зло берет». Артем мучительно стал отыскивать причину, почему Зил обвел его вокруг пальца.
— Ворюги — они всегда такие, — вслух пробормотал он, механически выключив себя из понятия «ворюги».