Осенние дали
Шрифт:
— Потому-то и влез, — сказал Лешка. — Хоть одним глазком глянуть. Да ты не волнуйся, я бы извинился, я вежливый.
Пухленькая прыснула. Улыбнулся и франтоватый парень, сидевший рядом с ней на кровати.
— Ох, до чего надоело! — вдруг резко сказала худая, косоглазая девушка в красной шелковой блузке. — Так и шастают, так и шастают… будто коты в амбар. Сколько постановлений принимали! Комендант задвижку повесил… с мясом выломали. И когда кончится?..
— Зря обижаешься, Зина, — взяв с тумбочки гитару и пробуя настрой, спокойно сказал Лешка. — Ведь не к тебе? Ну и успокойся: насчет тебя постановление коменданта действует.
— Сдались мне такие ухажеры-пустобрехи!
Она схватила кожаную сумочку и вышла из комнаты.
Над девичьими подушками, словно охраняя их сон, веером разместились фотографии киноактеров в картинных позах, с парикмахерскими прическами и заученно-слащавыми улыбками.
Перебирая струны, Лешка Усыскин замурлыкал:
Голова моя не кочка, Что-нибудь да думает: То ли спать, то ли лежать, То ли к девушкам бежать.Он отложил гитару, подсел на кровать к Тоне Постоваловой. Тоня кончила штопку, осторожно натягивая на ногу чулок, постепенно разворачивала его.
— Давай помогу, — сказал Лешка, протянув руки и делая вид, что в самом деле хочет помочь.
— Отстань, — засмеялась Тоня и быстро опустила подол юбки. — Ну и бесстыжий ты, Лешка! Чего подсел? Не знаешь: на кровати посторонним садиться запрещено? За что Зину Чиркину обидел? Опять выпил? Ведь с тобой в бригаде говорили о выпивке.
— Что я, на работе? Гуляю, вот и принял сто грамм, закусил пивом. Ясно? Собрание считаю закрытым. Пошли в кино, в любви объяснюсь. Или все не забыла своего тракториста из Обливской? Брось думать: давно нашел другую. В наше время если разлучились, то навсегда!
Он шутливо обнял Тоню, притянул к себе и хотел поцеловать. Она резко уперлась локтем в его подбородок.
— Очумел?
Внезапно Лешка, не отпуская Тоню, перегнулся к окну, крикнул:
— Василь! Эй, бригадир! Ивашов!
Шедший по тротуару молодой человек в кепке, в сером пиджаке остановился. Приблизился к подоконнику, положил на него крупные руки: виден он был до груди. Тоня вырвалась из объятий Лешки, смущенно стала причесывать волосы.
— Чего звал? — спросил Ивашов.
На Тоню он покосился мельком, как бы решая, поклониться ей или нет, и не поклонился, сделав вид, что вообще не заметил, как ее обнимал Лешка. От молодого майского загара крупный нос Ивашова блестел, как отполированный, глубоко посаженные глаза из-под белесых бровей смотрели внимательно и словно бы насупленно: то ли он хмурился, то ли смущался.
— Закончим завтра свой объект? — спросил Лешка тоном человека, который задает первый попавшийся вопрос, сам не зная, о чем ему говорить.
— Должны.
— Куда переведут? Чего будем строить?
— Начальство скажет.
И, видимо поняв, что позвали его зря, от нечего делать, Ивашов снял руки с подоконника, собираясь уходить. Тоня поправила волосы, улыбаясь, спросила:
— Чего, Вася, не зайдешь?
— Домой надо.
— Опоздать боишься? Небось мух будешь дома ловить или штаны за книжками просиживать? Какой же ты бригадир, не знаешь, как живут твои рабочие?
Движения Тони потеряли свою резкость, на щеках с легкими, припудренными веснушками заиграли ямочки.
— Заходи, Василий, — сказал и Лешка. — Смотри, как тебя крановщица привечает? Меня сменишь. А то нам надоело целоваться. Три часа сидим, никак не отпускает.
— Вот поцелую тебя кулаком по носу, — с досадой воскликнула Тоня и ткнула его в плечо.
Лешка самодовольно засмеялся. Ивашов еще раз мельком глянул на девушку, повернулся и пошел — высокий, здоровенный, нескладный. Некоторое время над толпой виднелась его беловолосая голова в кепке. Тоня кинула ему вслед как бы нечаянный и долгий взгляд.
— Страдаешь по бригадиру? — спросил Лешка.
— Без вас дел мало?!
— Зря страдаешь, Василь зарок дал не жениться, пока техникума не кончит. А он только за второй курс будет сдавать летом. Разве мыслимо: стройбригаду возглавлять, учиться без отрыва от производства и миловаться с девчонкой? Это и… африканский бегемот не выдержит. К тому же мамаша у него престарелая. Попадется ведьма вроде вашей Зинки-косой, еще дома баб мири. Да тут на Луну в ракете запросишься… или хоть в пивную.
— И все-то врешь, — засмеялась Тоня. — Просто Василий девушек боится. А в общем, какое мне дело, кто из вас собирается учиться, а кто на Луну? Пусти-ка, мне пора идти: Валя Косолапова ждет.
— Возьми и меня. Люблю с девками семечки щелкать.
— Щелкай. Только после дождичка в четверг. Ладно?
И, рассмеявшись Лешке в лицо, Тоня выбежала из общежития. Он хотел было погнаться, да передумал, сдвинул берет на лоб, снова взял гитару, уселся на ближнюю койку и, лениво перебирая струны, забренчал модный мотивчик.
Длинная стрела башенного крана застыла в небе; казалось, она висит выше облаков. Внизу, возле недостроенной стены громадного цеха холодного проката, собралась бригада: работа кончилась, парни курили, девушки разговаривали о последнем кинофильме. Лешка Усыскин в грязном, сдвинутом на ухо берете, в неуклюжей, заляпанной спецовке, сплюнув, сказал:
— Подходяще провернули работенку тут на реверсном. Сколько бетону уложили в стан: девятьсот кубов? По такому случаю хорошо бы в ресторанчик. Жалко, до получки еще два дня.