Осенний мост
Шрифт:
Он прекрасен, как его мать, — сказал Старк.
Хэйко улыбнулась. Несмотря на всю ее слабость и бледность, ее улыбка была сияющей, словно заря.
Льстец, — сказала она. Затем она обеспокоенно нахмурилась и отодвинула пеленку от лица Макото. — Это неправда, верно? Он ведь не очень похож на меня?
Почему ты хмуришься? — спросил Старк. — Ему повезло, если он будет похож на тебя. Он будет красивее всех этих героев театра Кабуки, которых так любят женщины.
Он — не персонаж из пьесы Кабуки, — возразила Хэйко. — Он — следующий князь Акаоки. И для него куда лучше было бы, если бы он был похож на своего отца. Тогда его официальной матери легче будет полюбить его.
Мать — это мать, — сказал Старк. — Что значит — «официальная мать»?
Я не из знатного рода, — пояснила Хэйко. Она погладила сына по пухлой щечке. Он блаженно посапывал. — Князь Гэндзи должен жениться на знатной даме. Она и будет матерью Макото. — Она заметила, как изменилось лицо Старка, и сказала: — Не печалься. Я буду часто видеться с ним. Князь Гэндзи построит для меня отдельный дом. Возможно, он даже возвысит меня до статуса наложницы. А если и нет, это особого значения не имеет. Все равно мой сын — его наследник.
Час спустя кровотечение возобновилось.
Я умираю, — сказала Хэйко.
Нет! — не выдержал Старк. — Нет!
Принеси Макото.
Сатико принесла спящего младенца и протянула его Хэйко. Но та покачала головой.
Держи его ты, Сатико. Пусть он не почувствует тень смерти. Держи его и заботься о нем, пока князь Гэндзи не велит вернуть его домой.
Сатико попыталась что-то сказать в ответ, но не смогла. Прижав ребенка к груди, она упала на колени и разрыдалась, не в силах сдержаться.
Хэйко обратилась к Старку.
Мы не боимся смерти. Мы с тобой слишком часто были ее посланцами, чтобы бояться ее.
Да, — сказал Старк.
Хэйко протянула ему руку.
Помоги мне, — сказала она. — Я хочу видеть Японию.
Хэйко сидела в экипаже, привалившись к Старку. Они остановились на гребне холма, высящегося над заливом и глядящего на запад, на Тихий океан.
Утро было ясным, но Хэйко сказала:
Туман. Я всегда любила туман. Когда я смотрю на него, то почти верю, что самые невероятные мечты сбудутся.
Хэйко! — позвал Старк.
Но она уже ушла.
Когда Старк вернулся домой, ему казалось, что он и сам умер.
Но потом он прошел в комнату Хэйко и увидел там Сатико. Она по-прежнему сидела на полу, всхлипывая, и прижимала к себе ребенка.
Старк обнял их обоих.
Младенец проснулся, и вскоре они плакали уже втроем.
1882 год, замок «Воробьиная туча»
Откровения Гэндзи настолько потрясли Макото, что он едва заметил, когда Гэндзи — то есть, его отец — извинился и вышел из комнаты. Мало того, что человек, о котором он с раннего детства думал как об отце, оказался не отцом ему — выяснилось, что и его мать ему на самом деле не мать. Макото начал вновь воспринимать окружающую действительность лишь после того, как обнаружил, что сжимает в руке ладошку своей маленькой единокровной сестры. Они поднимались по узкой лестнице.
Куда мы идем?
Навестить госпожу Сидзукэ, — отозвалась девочка.
Я думал, ты и есть госпожа Сидзукэ.
Я имею в виду первую госпожу Сидзукэ, мою тезку. Меня назвали в честь нее. Похоже, ты ничего не знаешь ни о себе, ни о своей семье. А это означает, что тебе нужно начать с самого начала.
А начало есть? — спросил Макото. — Если да, я буду очень рад.
Спираль лжи уходила вдаль и казалась Макото бесконечной.
Начало есть всегда, — сказала его сестра. — Не будь начала, откуда брался бы конец? Конечно же, и то, и другое — явления временные.
Временные? Как может что-то, уже случившееся в прошлом, быть временным? Оно же уже произошло и завершилось.
Из того, что начало и конец существуют, еще не следует, что все на самом деле прошло и завершилось, — сказала Сидзукэ. — Они что, там, в Америке ничему тебя не учили?
1308 год, монастырь Мусиндо
С тех пор, как госпожа Новаки прибыла в монастырь и привезла с собой свое ущербное дитя, прошло шестнадцать лет. За прошедшие годы преподобная настоятельница Суку часто размышляла о событиях, послуживших причиной изгнания. Ее подталкивали к этим размышлениям крики и стоны, несшиеся из кельи Сидзукэ в любое время дня и ночи. Хотя высокое положение избавляло ее от грязной работы по хозяйству, настоятельница по своей воле часто мыла и кормила безумную девочку. Прочие обитательницы монастыря восхищались тем, что настоятельница способна без колебаний прикасаться к грязному телу и бестрепетно переносить самые отвратительные картины и запахи. Все они соглашались с тем, что настоятельница являет собою безупречный образец человека, идущего по пути сострадания, предписанному Буддой.
Поведение Сидзукэ оставалось неизменным на протяжении шестнадцати лет, и все эти шестнадцать лет настоятельница продолжала обращаться с нею со все той же неизменной добротой. Хотя непостоянство и непредсказуемость были универсальными законами, настоятельница привыкла считать, что три вещи навеки останутся неизменными: безумие Сидзукэ, невнятные ночные кошмары, терзающие саму настоятельницу со времен рождения Сидзукэ, и ее молитвы.
А затем однажды утром настоятельница проснулась необычайно бодрой и отдохнувшей, и поняла, что за прошедшую ночь ее не посетил ни один кошмар. Она все еще размышляла над этим благим чудом, когда к ней примчались две запыхавшиеся монахини.
Преподобная настоятельница!
Да?
Преподобная настоятельница, Сидзукэ очнулась!
Настоятельница мгновенно поняла, что имеют в виду монахини. Над монастырем не висело больше эхо безумных воплей. Сидзукэ молчала лишь когда спала, да и то не всегда. И никогда не молчала во время бодрствования.
Настоятельница закрыла глаза и молча принялась молиться, вознося благодарность за то, что у Сидзукэ, быть может, появилась возможность избавиться от безумия. Она уже собралась было встать, как вдруг ее поразила мысль о совпадении. Сидзукэ умолкла в тот самый день, когда она сама освободилась от ночных кошмаров. Связаны ли между собою эти два явления, и если да, то не носит ли эта связь зловещий характер? Она снова закрыла глаза и помолилась еще, прося божеств-хранителей защитить ее, если безумие, сделавшись тише, сделается еще и более вредоносным. Затем она вместе с монахинями отправилась в келью к Сидзукэ.
Девушка сидела на полу и молча глядела на них. Никогда прежде настоятельница не видела, чтобы взгляд Сидзукэ был настолько сосредоточенным, и вообще чтобы ее поведение настолько походило на поведение нормального человека.
Доброе утро, Сидзукэ, — поздоровалась настоятельница.
Сидзукэ не ответила, но продолжала смотреть на настоятельницу со спокойным интересом. Настоятельница за руку отвела девушку в купальню, вымыла ее и одела в чистую одежду. Исцеление продлилось лишь до окончания месячных, а затем Сидзукэ вновь овладел хаос.