Осенняя мечта
Шрифт:
– Слушай, ты тупой? – мрачно спросил Борислав, - Не видишь, что ли, что король занят?
Я кричал… Он не слушал. Приказал оправившейся страже меня выставить… Плохо помню, что делал… Руки сами собой нащупали новые камни. Кресло Борислава разлетелось в щепки, служанка с визгом отлетела в сторону, брата мягким местом приложило о ступеньки у кровати. Потом меня ударили по голове. Мир поплыл…
Очнулся связанный в тюремном подвале. На мои вопли прибежал стражник. Заикаясь, объяснил, что меня не велено выпускать неделю. Если буду шуметь или ломать вещи – месяц. И вообще, король просил передать, чтобы я затих. Моё мнение о его делах Борислава совершенно не волнует. И, кстати, он знает,
К концу срока, я уже ходил с трудом, сильно кашлял. Пару дней пролежал в горячке во дворце. На третий день пошёл. Вообще-то, я порывался пойти уже на второй день, очнувшись, но ноги подвели меня.
«Это временно, - утешал я себя, - Это временно»
На третий день, шатаясь, я вышел в коридор. Сполз по стене. Был найден стражниками, совершавшими обход. Как-то многовато их для ясного дня…
– Найдите мне слугу Добромысла. И ещё тринадцать человек… они… - я отстранил протянутые ко мне руки, - Борислав даже лекаря ко мне не прислал. Я впал в немилость. Вам не следует быть слишком почтительными ко мне.
Лица воинов растерянно вытянулись.
– Н-но мой принц… - потеряно начал один из них. Судя по медальону поверх кольчуги – старшой.
– Лучше подумайте о своей семье. Найдите старика Добромысла. И…
Я предупреждал их не стараться чрезмерно ради принца, попавшего в опалу. И всё-таки примерно через час почти все кроме Добромысла стояли в моей спальне, встревожено смотря на меня.
Я уже успел осмотреть мою комнату и нашёл в тайнике запас золотых, серебряных и медных. Они потерянно смотрели, как раздаю им медь и серебро.
– А теперь уходите, - попросил я, ссыпав остатки меди, золота и серебра обратно в тайник, - Спрячьтесь с семьями подальше от Связьгорода. Я не хочу, чтобы вы пострадали из-за меня.
Женщины и девушки расплакались. Лица мужчин, старика и парней окаменели. Я предлагал золото троим стражникам, привёдшим их, но они от монет отказались и смущённо потупились. Кланяясь, благословляя меня, желая мне и моей будущей избраннице долгих лет жизни, слуги ушли. Не хотели уходить только женщина, следившая за моей одеждой с детства, и девушка, ответственная за порядок в моей библиотеке. Девушку увели силой, по моей воле. А вот служанка постарше не постеснялась залепить кулаком стражнику по шлему. А другого пнула под колено. И ещё хотела пнуть, в место поважнее, но ей успели перехватить руки.
– Да что я, крыса какая, что ли? – плача, кричала женщина, - Как я могу оставить моего господина? Вы что, действительно верите, что я столь корыстна, что продам моего доброго господина за несколько монет?
Она плакала и рвалась.
– Ну, хоть семью отправь подальше! – взмолился я. – Я не смогу смотреть,
– Если родственников спрячу, вы позволите мне остаться? – спросила Дарина неожиданно твёрдо.
– Позволю, - согласился я, вздохнув.
– Я скоро вернусь, - она просияла, - подождите чуток, мой господин.
Я отпустил стражников, поблагодарив. От золота они опять-таки отказались, смотрели как-то странно на меня. Шатаясь, я дошёл до шкафа. Практически опустевшего. Осталась какая-то простая одежда. Борислав, думаешь, меня этим возьмёшь? Размечтался!
Дядя Беловолк обнаружился в своём доме, в кабинете. В наполовину застёгнутой рубашке и штанах. С бокалом вина в левой руке, парой пустых графинов на столе, горкой разбитых под столом и ещё шестеркой наполненных. Правая рука его, лишённая нескольких пальцев, безвольно лежала на столе: сегодня он так и не надел перчатку с подкладкой. Невыспавшийся, бледный, плохо причёсанный. Он уставился на меня как на приведение. Я тихо сполз по косяку. Какое-то время мы устало смотрели друг на друга и молчали.
– Мне сказали, что мама и сёстры живы, - сказал я наконец.
– Живы, - сказал он бесцветным голосом, - Пока живы.
– Пригласи их в гости. Надолго.
Он долго смотрел на меня, недоумённо моргая. Потом икнул. Натёр левое ухо ладонью. Взглянул на меня чуть более осмысленно.
– Да, ты прав, книжный червь. Ты прав. Надо их спрятать. Ты прав.
Беловолк поставил бокал на стол, так стукнув, что расплескал почти всё вино. Вылез из кресла и, шатаясь, прошёл мимо меня. Я сполз на пол уже целиком и устало прикрыл глаза. Ещё немного. Ещё немного отдохну и сделаю ещё кое-что…
Меня растормошил какой-то бледнокожий парень, веснушчатый, светловолосый.
– Мой принц, проснитесь! – умолял он, - Очнитесь! Вам нельзя спать на полу! Это опасно!
– Ты… - разлепив веки, уставился на него, - Я тебя уже видел… где я тебя видел?
– Я учусь у королевских лекарей, - торопливо объяснил знакомый незнакомец, - Не самый лучший. И потому не самый известный. Беловолк послал меня вас забрать.
– Зачем… тебя? – спросил я и зашёлся в приступе кашля.
– Он не доверяет другим лекарям. А он мне и моему отцу жизнь когда-то спас… Держитесь, мой принц. Я лошадь приготовил. И…
Дальше я уже ничего не помнил…
Очнулся в своей комнате, уже темнело. Тускло светила на столе единственная свеча в подсвечнике. И у воина, осторожно заглянувшего в спальню, было смутно знакомое лицо.
– Мой принц, мы нашли старика Добромысла, - зашептал парень, - Он на чердаке пьёт.
– Почему… пьёт?
– Он сказал… - стражник замялся.
– Что… сказал? – я закашлялся.
– Что это… - воин смущённо потупился, - Подло с вашей стороны. Его отсылать. Что он допьёт вино, украденное с кухни, напишет прощальное письмо друзьям и напутствие родным и выпрыгнет в окно. Мой принц, вы что делаете?!
Шатаясь, я прошёл мимо него.
– Принц Вячеслав! – испуганно вскричал парень.
– Мне надо… на чердак…
– Я его приведу! – воин бросился прочь.
– Он тебя… не послушает, - прохрипел я.
Думал, он уже ушёл. Ноги подогнулись. Однако же стражник неожиданно возник рядом со мной, подхватил меня на руки и понёс.
В чердачной каморке, почти заваленной рухлядью, за питиём большой краденной бутыли обнаружились трое вместо одного: по бокам от старика сидели мой младший брат, которому ещё десяти не стукнуло и его лучший друг, Славомир, тоже совсем зелёный, ещё младше меня. Троица по очереди прикладывалась к горлу бутыли, шумно глотала, причмокивая, и несла всякую околесицу… Кашляя, ругаясь, я вцепился в ворот Славы и тряс его… тряс…