Ошейник для Лисицы
Шрифт:
— А ты вернёшься? — недоверчиво и слегка обеспокоенно спросила моя жена.
— Конечно же. Куда я денусь? Эту ночь мы проведём вместе, обещаю.
Эмерлина покосилась в сторону Флёр.
— Только не вставай на линии огня. Она же тебя нашпигует стрелами и скажет, что так и было, — Эмерлина поцеловала меня в нос, развернулась и, виляя бёдрами и хвостом, удалилась. Я направился к стрельбищу, внимательно следя за движениями лисицы. Тренировка проходила очень активно: она успела перепробовать почти все позиции, из которых можно стрелять, даже из-за спины, и всегда цели оставались поражёнными. Зарядив арбалеты, она обернулась и выстрелила десять раз с двух арбалетов. Пять целей в тридцати шагах от неё повалились на землю — в каждой было по две стрелы. Легонько покачнув головой, лисица стала готовить стрелы к перезарядке. Я тихо подошёл к ней:
— Тренируешься?
— Готовлюсь.
— К чему?
— Это не твои заботы, Ренар.
— Хочешь вспомнить прошлое наёмной убийцы?
— Нет, — она перезарядила арбалеты и снова стала стрелять.
— А что же тогда?
— Есть две проблемы. И одна из них носит белый плащ.
— Неужели ты думаешь, что снова найдёшь его?
— Он сам найдётся.
— Он не найдётся, он найдёт тебя.
— И я убью его, — твёрдо сказала лисица, и чучело из сена повалилось на землю от тяжести воткнутых в него стрел.
Я усмехнулся:
— Ты врёшь сама себе. Ты не убьёшь его.
— Точно. Я буду пытать его, пока он не сдохнет.
— И пытать ты его не будешь.
— Почему ты так решил?
— Ты недостаточно жестокая, — брякнул я.
Глаза лисицы округлились, а последняя стрела улетела в земляную насыпь за мишенями:
— По-твоему, я жестокая?
Я промолчал.
— А был ли добр ко мне этот мир?
— Не всегда, я думаю.
— Так зачем ты говоришь мне о жестокости, когда я всего лишь существую?
— Так не живут, Флёр.
— Ты не понял, Ренар. Я не живу, — она оторвала взгляд от мишеней и ткнула арбалетом в ошейник. — Я не жива. Я уже мертва, всего лишь тело, которое борется за своё существование.
— Флёр, зачем ты так го…
— Зачем Тардиф надел на меня ошейник? — она пристально посмотрела мне в глаза.
— Не знаю, это…
— А я знаю. Он хотел убить меня, но оставить для своих утех. Мне нельзя было жить дальше, мне надо было умереть ещё там, на полу, в кромешной тьме, в кандалах и этом ошейнике. Но меня спасли. Пошли наперекор судьбе. А сейчас я расплачиваюсь за глупость своих спасителей, которые не прикончили меня на месте!
— Они хотели тебе только добра, Флёр! — я почувствовал, что разговор переходит в спор на повышенных тонах. — Это твой отец, пожалей хоть его! У тебя есть дети?
— Нет, Ренар. Их не было до ошейника, а после всего, что со мной сделали, я не могу иметь детей.
— Значит, ты… — я обомлел.
— Да, Ренар. То ли просто так сделали специально, то ли просто организм не выдержал, но у меня никогда не будет лисят, как у тебя и Эмерлины, — она снова подняла лапы и продолжила стрельбу.
— Но у тебя же… — я хотел подбодрить её, но она снова перебила меня:
— У меня не осталось ничего, Ренар. Ни любви. Ни надежды. Ни даже простой жизни. Только борьба за своё существование.
— Ты не права. Есть кто-то, кто может дать тебе любовь и…
— И я убью его.
— Что за тупое упрямство, Флёр? Я знаю, что ты не убьёшь его!
— Я убью. Я сделаю это.
— Ты не сможешь.
— Это не сложно. Достаточно просто нажать курок — и предателя больше не будет, — для демонстрации своих способностей она снова поразила несколько мишеней.
— Ты не сможешь.
— Смогу. Для этого надо всего лишь выстрелить.
— Нет.
— Я давно стала относиться к убийству как к выстрелу из арбалета. Я не смотрю, что несёт стрела, — я просто стреляю.
— Настанет момент, когда ты не сможешь выстрелить.
Неожиданно Флёр развернулась и наставила арбалет мне прямо в лоб, взведя тетиву.
— Не смогу? — она слабо ткнула меня оружием.
Я сложил лапы на груди:
— Нет, не сможешь.
— Скажи мне, что я смогу, или я прикончу тебя.
Я сглотнул комок в горле, но оставался хладнокровным и спокойным:
— Я не буду тебе врать.
— Так соври мне!
— Я же сказал — не буду. Ты не убьёшь Арена.
Флёр чуть надавила курок, и я уже испугался, увидев, что она спускает тетиву, но арбалет легонько толкнул меня в лоб, сработав вхолостую. В нём не было стрел.
— Не хочешь — не надо. Только, когда я с ним встречусь, обещай, что ты не будешь мешать, как это было с Изенгрином.
— Ладно, не буду. Я уже привык.
Лисица уселась на столик для стели и стала расстёгивать пряжки ремней, которые крепили арбалеты к её лапам. Я впервые видел, чтобы она просто так снимала оружие: обычно она даже спала с ним. Сняв, она положила арбалеты на стол и стала делать себе сигарету. Я со своим извечным любопытством подошёл к её оружию, но брать не стал, зная, как она относится к ним.
— Сняла?
— Да… Лапы уже затекли, они же тяжёлые.
— Я думал, ты носишь их постоянно.
— Ношу, — она подожгла клочок сена, которое в обилии было разбросано по всему стрельбищу, и закурила свою самокрутку, — но надо же давать лапам отдых.
— Хм… Я думал, что ты будешь не против, если они вообще срастутся с твоими лапами.
Держа между двух пальцев сигарету, Флёр задумалась, мечтательно глядя на темнеющее небо:
— Не буду. Вот если бы к ним ещё не надо было носить кучу стрел, то было бы очень хорошо.
— А что, тяжело?
— Попробуй, — она зажала сигарету зубами, взяла один из арбалетов и нацепила мне на правую лапу. Я покачал им, примерялся. Действительно тяжёлый, постоянно прилегает к руке, а ремешки Флёр затянула так, что долго я бы не выдержал.