Оскал дракона
Шрифт:
Не вполне так. Я планировал связать и оставить его полянам, чтобы те насадили его на кол за убийство Ясны и покушение на жизнь Сигрид. Я с удовольствием заметил, как он недоуменно моргнул. Мне даже показалось, что его ягодицы непроизвольно напряглись, и я рассмеялся.
— Как ты ее убил? — спросил я.
Он устало вздохнул и замер, казалось он будет бесконечно протирать шею и голову лежащего больного.
— Однажды, — произнес он медленно, — тебе это знание пригодится, поверь.
И он опять улыбнулся сладкой улыбкой.
— Конечно, — продолжил он плавно, отложив в сторону мокрую тряпицу и приподнимая безвольно поникшую руку лежащего человека, — все это спорно. Я полагаю, этого зовут Бочонок. Так вот, он прохудился первым. Вероятно, никто не вернется отсюда домой, без божьей милости, конечно.
Я с ненавистью уставился на пятнышки красной чумы, которые усеяли руки и шею Бочонка, и когда я выходил, услышал проклятия Бьяльфи.
Утром все враги были у ворот.
У них не было никакого хитрого замысла. Чтибор использовал своих солдат как дубину, они высыпали всей массой на бревенчатую гать, ведущую к воротам, и стали продвигаться к земляному валу и частоколу, приготовив лестницы.
У нас был один хороший лук — он принадлежал Курице — и еще несколько охотничьих луков, найденных здесь, но вражеские всадники спешились и выпустили тучу стрел, а нам пришлось укрыться за частоколом. Таким образом, мы мало что могли предпринять, разве что невпопад швырять камни из-за стен на головы атакующим.
Когда пешие поляне в простых рубахах достигли подножия частокола, их лучники прекратили обстрел; тогда мы высунулись из укрытия и началась кровавая работа.
В это первое утро я полностью погрузился с головой в безумие битвы, мне было плохо, меня тошнило, и я кричал от страха, надеясь, что в этот раз Один возьмет мою жизнь, и хорошо бы, чтобы он сделал это быстро.
Я пнул голову первого человека, показавшегося из-за частокола, он открыл рот, задыхаясь от напряжения, закричал и сорвался вниз. Рубанув по лестнице, я расколол топором верхнюю перекладину и отпрянул назад, расталкивая локтями своих людей, и с разбегу навалился на лестницу, отталкивая ее в сторону; она стала заваливаться, и враги посыпались вниз.
Несколько полян сумели перебраться через частокол, и я бросился туда, перехватив рукоять топора за самый край, где деревяшка была усилена металлическими пластинами. Я рубанул, круша ребра противника, так что показались его легкие, он захрипел, пошатнулся и рухнул.
Другой наступал на меня, замахнувшись копьем. Он держал оружие обеими руками, поэтому я развернул топор и парировал удар рукоятью, другой рукой оттолкнул в сторону его копье и чиркнул по по глотке топором.
Хлынула кровь, черная и отдающая горячим железом, и он стал заваливаться, увлекая меня за собой, я потерял равновесие и пошатнулся. В это время кто-то ударил меня по шлему, в голове полыхнуло белая вспышка, я упал на колени, на грубые доски.
Послышались проклятия и чей-то рев, и чья-то сильная рука оттащила меня назад. Когда я пришел в себя, то увидел Рыжего Ньяля, он стоял надо мной, с его топора капала кровь.
— Такими трюками ты сам себя прикончишь, — упрекнул он меня, и пока я поднимался на ноги, он уже снова бросился в битву.
Мы отбросили перебравшихся за частокол врагов; как только последний из них исчез из виду, две стрелы вонзились в бревна, и мы присели, обливаясь потом и тяжело дыша, слушая, как стрелы со стуком впиваются в дерево частокола, слетаясь, как воронье на падаль. Удивительно, но эти звуки напомнили мне, как дождь барабанил по парусу, который мы натянули над «Сохатым», правда, сейчас я уже не мог точно вспомнить «Сохатого».
— Пять дней, — сказал Рыжий Ньяль и сплюнул, хотя я знал, что во рту у него пересохло.
Я подумал о том же самом — впереди у нас пять долгих дней.
Что было дальше — трудно вспомнить, память выхватывает лишь фрагменты, словно гобелен, разорванный безумцем. Я почти уверен, что это случилось в тот день, когда мы подвязали челюсть Бочонка, к этому нас привело отчаяние, мы были не в себе, готовы выть на луну.
Это была обычная атака, такая же, как и предыдущие, бревна частокола покрылись зазубринами и шрамами от ударов, дерево почернело от впитавшейся старой крови, а доски настила стали липкими и скользкими. Враги перешагивали через своих мертвецов, прислоняли лестницы и карабкались на стену, так обыденно, что казалось, они занимаются этим годами.
А мы стояли втроем — последние оставшиеся в живых из старых побратимов, мы сражались, поскальзываясь в крови, обливались потом, бросая проклятия, Уддольф и Кьялбьорн Рог вели собственные поединки неподалеку, и нас, стоящих за частоколом, оставалось все меньше.
Рыжий Ньяль, тяжело дыша, укрылся щитом, а затем встряхнулся, как выходящая из воды собака.
— Бойтесь расплаты тех, кого вы обидели, — бормотал он, двинувшись вперед. — Так говорила моя бабка...
Копье появилось из ниоткуда, скорее всего, это был случайный выпад противника, который карабкался по лестнице, а мы его не заметили. Наконечник прошел прямо под рукой Рыжего Ньяля и впился ему в подмышку, от неожиданности он взревел и отпрянул. Но копье уже глубоко вошло в плоть, и мы наблюдали, как его владелец полетел с лестницы вниз, сбивая остальных, когда Финн обрушил свой «Годи» на грудь врага. Пронзенный копьем, словно рыба, пробитая острогой, Рыжий Ньяль перевалился вслед за ним через край частокола, и по бревнам заскрипела его кольчуга и кожаный доспех.
Я стоял оглушенный, будто на голову обрушилась крыша, словно земля разошлась под ногами. Я не мог пошевелиться, оцепенев от ужаса, но Финн яростно закричал, сгустки слюны стекали по его бороде, и бросился в группу вражеских воинов, круша и рубя их.
Я двигался медленно и как в тумане, будто находился не в этом мире. Позже я вспомнил, что прикрывал спину Финна и дважды уберег его от ударов сзади, но я вернулся в этот мир, только когда он с воплем обрушил удар на голову последнего оставшегося в живых врага.
— Как называется? — орал он. Удар. Снова удар. — Это место? Как оно называется?
У противника лилась кровь из глаз и ушей, из носа и рта, и он выплюнул какое-то слово, и Финн, удовлетворившись этим, схватив его за подмышки, поднял и перебросил через частокол.
Мы сидели в укрытии, среди черных липких пятен, среди вони и смрада, глядя друг на друга, стрелы со свистом проносились над нами или впивались в бревна. В конце концов Финн вытер рукой окровавленную бороду.
— Нидзи, — медленно произнес он, и мои пустые глаза словно задали немой вопрос. — Так называется это место. Я подумал, что мы должны знать, где умрем.