Ослепительный нож
Шрифт:
– Приди в себя, отче. Жених мой мёртв.
Сухой старик, оказав несличную ему силу, потянул за собой, впившись сухими перстами в руку:
– Поспеши! Он жив!
Дмитрий Красный сидел, сринувши покровы, глядя на вошедшую горящими очами.
– О радость!
– воскликнул он громогласно.
– О невеста моя неневестная, оставленная без брака!
– О любимик мой!
– бросилась к нему Всеволожа. Он упал на подушки навзничь, смежил вежды, однако же продолжал:
– Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях; золотые подвески мы сделаем тебе с серебряными блестками… Что лилия между тёрнами, то возлюбленная моя между девицами… Голубица моя… покажи мне лице твоё, дай мне
– Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему, - отвечала Евфимия словами Песни Песней Соломона, стихи коей тут же узнала в устах Дмитрия.
– Доколе день дышит прохладою и убегают тени, возвратись…
Жених не слышал своей невесты, хотя взирал на неё осмысленно. Он продолжал голосом более тихим, более слабым:
– Глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои - как стадо коз… Как лента алая, губы твои… Как половинки… яблока ланиты твои… Два сосца твои - как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями… Вся ты прекрасна и пятна нет на тебе!.. Пленила ты сердце моё, сестра моя, невеста! Пленила ты сердце моё одним взглядом очей твоих…
Дементей приблизился, но князь отослал его, поведя рукой, и дьякон отошёл к двери.
– О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста!
– сызнова глядел жених на Евфимию.
– Сотовый мёд каплет из уст твоих, невеста; мёд и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию сада! Запертый сад - сестра моя, невеста, заключённый колодезь, запечатанный источник… Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня…
Всеволожа не отвернулась. Хотела ответить и не могла. Она поняла, что Дмитрий не слышит её, хотя узнаёт глазами и в присутствии её спокоен.
Долго длилось его молчание. В окнах забрезжил и разгорелся день. Ей казалось, князь спит, очи его были закрыты. Вдруг он опять взглянул на неё и совсем тихо заговорил:
– Кто эта, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки со знамёнами?.. О, как прекрасны ноги твои… дщерь именитая! Округление бёдер твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой - круглая чаша, в которой не истощается благоуханное вино; чрево твоё - ворох пшеницы, обставленный лилиями… Шея твоя - как столп из слоновой кости… Стан твой похож на пальму и груди твои на виноградные кисти…
Дементей вышел. Дмитрий ненадолго умолк. Лик его с сомкнутыми веждами был свеж, полон жизни.
– Подумал я, - молвил он едва слышно, - влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви её… Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь, люта, как преисподняя, ревность… Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её…
Евфимия ждала. Песнь Песней кончалась, однако ещё оставалось несколько стихов… Дмитрий молчал. Она ждала долго… Рука князя окостенела.
Евфимия вышла. За дверьми ждали Дементей и священноинок Осия со святыми дарами от утрени. Без слов, по слезам на её щеках они поняли всё и вошли. Князь не раскрыл очей. Осия провёл по его устам лжицею, и Дмитрий взглянул.
Приняв причастие, он внятно произнёс: - Радуйся, утроба Божественного воплощения! Тело вытянулось. Мертвенная бледность покрыла лик. Дементей и Осия перекрестились.
– Надобно послать в Углич за Дмитрием Юрьевичем Шемякой, - приговорил дьякон, как ранее решённое.
– По завещанию удел князюшки достался старшему брату.
– Обрядим отошедшего, - согласился Осия.
– Отнесём в храм святого Левонтия. Пусть полежит без пения до приезда брата.
На боярышню ближние люди князя больше не обращали внимания.
Церковь святого Леонтия в Галиче стала не местом венчания - местом отпевания любви Дмитрия и Евфимии.
4
В
– Оживят ли тебя мои слёзы огненные, уветливый, тихий мой? Увижу ли взор твой красный, познаю ли душу чистую? Был ты оком слепых, ногою хромых, трубою спящих в опасности! О, день скорби и туги, день мрака и бедствия, вопля и захлипания! Жили бы единою душою в двух телах, единою добродетелью! Как златоперсистый голубь и сладкоглаголивая ластовица, с умилением смотрелись бы в чистое зерцало совести!.. Зашёл свет очей моих! Погибло сокровище моей жизни! Где ты, бесценный? Почто не ответствуешь? Цвет прекрасный, для чего увядаешь так рано? Виноград многоплодный, уж ты не дашь плода моему сердцу, сладости душе моей! Воззри, воззри на меня, обратись ко мне на одре своём, вымолви слово! Неужли забыл меня? Кому сироту приказываешь, на кого оставляешь? Господине мой, как обниму тебя, как послужу тебе? Изменилась вся жизнь моя вместе с лицем твоим! О, смертное счастье, кратко-жизненная краса! Ни лета мне не осталось, чтобы ласкать, миловать тебя! Платье-узорочье променял ты на ризы бедные! Не моего наряда одежду на себя возлагаешь! Худым платом главу покрываешь! Из красной палаты во гроб вселяешься! Ах, если бы Господь услышал молитву мою! Молился бы и ты за меня, да умру с тобой без разлуки! Ещё юность нас не оставила, ещё старость нас не постигла! Ах, недолго я радовалась моим другом! За веселием пришли слёзы, за утехами - скорбь несносная! Почто я родилась? Почто не умерла прежь тебя? Не видела бы твоей кончины, а своей гибели! Ужли не слышишь жалких речей моих, не умиляешься моими слезами горькими? Крепко уснул любимик мой, не разбудить мне тебя! Звери земные идут на ложе своё, птицы небесные летят к гнёздам, ты же, мой любый, отходишь навеки от дома своего!.. Кому уподоблю, как назову себя? Вдовою ли? Ах, не ведаю сего имени! Женою ли? Ты не подвёл меня под венец! Невестою неневестною, без обряда брачного! Вдовы, утешайте меня! Жены, плачьте со мною! Горесть моя жалостнее всех горестей!.. Боже великий, будь утешителем!
Она не услышала скрипа входных дверей, очнулась лишь от Шемякина голоса:
– Подымись, грешница, покинь сие место.
Вкруг неё в смирном образе стояли черноодетые люди. Среди них углядела Василия Борисыча Вепрева, столь неодобрившего её посольничества под Великим Устюгом, а затем столь счастливо сбежавшего после битвы у села Скорятина под Ростовом Великим.
– Слышишь ли повеленье князя?
– сузил он памятливые зеницы.
Мрачный, ненавидящий взор дьякона Дементея напомнил ей давнее «привиденье» Раины: «Предаст тебя для невиданной казни!»
Не веря в такой конец, она поднялась с колен, попрощалась глазами с безгласным гробом и покинула церковь.
В своей одрине нашла Раину. Та бросилась на шею.
– Боярышня, бежать надо!
– Бежать?
– не уразумела Евфимия. И махнула рукой.
– Уедем потиху после отпевания, погребения…
Лесная дева вздохнула, покачав головой.
– Принесу поесть. Почитай, три дня у тебя во рту крошки не было.
Всеволожа оставалась одна недолго. Внезапно в одрину ввалился Вепрев. В растворенной двери - двое приставов.