Остенландия
Шрифт:
приходится день за днем шествовать позади в одиночестве.
– Но это неприлично, мистер Нобли, – тихо возразила она.
Господи, она не желает, чтобы ее выставили отсюда, прямо накануне бала.
– К чертям эти приличия, – так же прошептал он в ответ.
В гостиной он присел рядом с ней на кушетку.
– Как успехи в живописи?
Значит, это был все же он – тот, кто прислал ей эти краски и кисти.
Значит, это был все же не он – тот, кто слушал за кустами причитания полковника.
– Как вам это пришло в голову? – Вдруг спросила Джейн. – И как вам это удается? Я хочу
сказать, вы умудряетесь задевать меня буквально каждой своей фразой. Мне это совсем не
нравится. Но все равно, спасибо за краски.
Он ничего не ответил, сделал вид, что ничего не слышал. Стал расспрашивать о ее
живописи, кто и что ей нравится, или не нравится. Потом внимательно слушал, какое же
это, оказывается, воскрешенное удовольствие – мешать на палитре реальные-
материальные краски, а не пиксели на экране монитора. Когда-то смущение и
беспомощность недоучки отвратили ее от живописи как таковой, но теперь эта радость
вернулась. И стало неважно, что слушать ее – скука смертная, но за это ему и платят, в
конце концов. Так что пусть постарается, пусть делает вид, что беседует с самой
интересной и удивительной девушка на свете. Черт его побери.
Он старался, даже почти улыбался, этот вечно мрачный, согласно сценарию, мистер
Нобли. Чуть-чуть, уголками рта. Скалиться до ушей ему не положено, ясное дело. Вдруг, наклонившись, он сказал:
– А давайте посмотрим, что у вас получилось.
Вот это сюрприз. Ладно, давайте, она идет к себе под каким-то благовидным предлогом, потом и он незаметно исчезает из комнаты. Она поджидает его наверху, в полумраке
лестничного пролета, потом они крадутся наверх, в ее комнаты, и закрывают за собой
дверь.
Там замирают в нерешительности, переводя дыхание. И что теперь? Что еще он решится
нарушить? Неужели больше ничего?
Она сама не знала, чего хочет, и чего ждет. Но, когда он заговорил, тон был вполне
привычно-сдержанный.
– Я хотел бы видеть ваш портрет.
– Ну конечно, – ответила она почти с облегчением. Ей уже почти нравилось в
Остенландии, и не хотелось бы уехать накануне бала. В конце концов, еще всего один
день.
Она поставила свой портрет на подставку.
– Мне не удались глаза, – сказала она.
– Ничего подобного. Вполне удались. Они чудесные.
Она так и не нашлась, что сказать на это, и достала второе творение – вид из окна.
– Ага! – только и сказал он, и потом молчал несколько минут.
– Мне больше нравится второй, – заговорил он наконец, – в портрет вложено слишком
много усилий, а второй сделан с душой. Вид словно с высоты птичьего полета. Кажется, вы в своей стихии, когда чувствуете себя свободно и даете волю… своим краскам, –
заключил он самую длинную речь, какую она от него только слышала.
Он был прав, и это было приятно сознавать.
При этом он смотрел на ее автопортрет тем же пристальным, странным взглядом, который
она так часто ловила на себе.
– Думаю, мне пора оставить вас в покое, – наконец произнес он ровным голосом.
Что ж… Джейн заглянула в замочную скважину. Никого.
Но у двери он внезапно замер, прижавшись спиной к двери, и замер, всматриваясь в нее
несколько мгновений. Вот сейчас он сожмет ее в объятьях, и все станет на свои места, она
увидит человека под маской актера. Увидит, хорошо ли толстые двери дома эпохи
Регентства скрывают настоящие страсти! Но он стоял, слегка улыбаясь, потом сказал:
– Я лишь хотел еще раз увидеть ваши глаза. Каким-то образом теперь мои глаза глядят на
мир совсем иначе. Что-то меняется, вам не кажется?
Он взял ее руку, потом поцеловал ее ладонь.
Потом приоткрыл дверь, выглянул наружу для надежности, и через секунду дверь за ним
закрылась. Беспокоясь, удастся ли ему ускользнуть незамеченным, она прильнула глазом к
дырочке для ключа. Ничего не видно! Но вдруг через отверстие она увидела его лицо по
другую сторону двери, увидела его глаза.
– Мисс Эрствайл, – прошептал он.
– Что, мистер Нобли? – запинаясь, отозвалась она.
– Завтра вечером на балу, могу ли я рассчитывать на два первых танца с вами?
– Да, мистер Нобли, – задыхаясь от смеха и неудобства позы, прошептала она своему ви-
за-дверью-ви.
– Значит, до завтра, – подтвердил он, и исчез из поля зрения.
Если бы это происходило в действительности! У нее колотилось сердце, и пылали щеки.
Но все равно, призналась она своему портрету:
– Если такова и есть прописанная терапия – разве это не прекраснейшее на свете
лекарство?
18
Парень после бойфренда №12. Джейк Зайгер,
тридцати с чем-то лет.
Однажды, в ту эпоху, когда они с Тэдом еще не расстались, Джейн спустилась вниз, к
почтовым ящикам. И вот, пока она извлекала свою почту из прорези, Джейк, парень