Осторожно: злая инквизиция!
Шрифт:
Земля знала все, что с ней делали. Земля помнила все. Ее не интересовали люди и их глупые дела — но она могла рассказать.
Я ощущал Ксению, удерживающую и направляющую единение. В меньшей мере ощущал Сергея и Илью — их силы в ритуал ушло не много, они выступали скорей опорой, точками равновесия. И я полностью ощущал эту землю.
Так себе удовольствие.
Ксюша напряглась, «задавая вопрос» нашей «свидетельнице» и усилием воли удерживая концентрацию на ответе, — и земля кладбища перед нашим общим мысленным взором расцветилась загорающимися и гаснущими метками ритуалов.
Вот отмерцал
Я вглядывался и вглядывался в открывшуюся картину, чтобы надежнее утвердить ее в памяти, — и потому не сразу заметил, как сбоку от меня подкосилось и упало на траву тело.
— Сережа, скажи мне, ты дурак? Мы еще когда договорились: если мне нужно, чтобы вы впряглись силой в ритуал, я предупреждаю об этом отдельно! При нашей с вами разнице в потенциалах я твою силу замечу, только если ты вскроешься в процессе!
Свердлова пилила подручного, попутно приводя его в чувство. Он явно предпочел бы упасть в обморок и переждать выколупывание мозга без сознания, но кто ж его спрашивал.
Я в воспитание не вмешивался: разложив на ближайшем поминальном столике план кладбища, я скрупулезно переносил на бумагу то, что увидел. Проведенный Свердловой ритуал не давал особого представления о характере совершенных магических действий, но один признак отслеживался четко: имелось ли при проведении ритуала «нарушение целостности почвы». Так вот — судя по всему, в двух третях случаев вскрывалась могила. И это уже не шутки. Это уже и близко не легальные-полулегальные обряды, проводимые на кладбище, — все, что касается человеческих останков, это однозначно серый, а то и черный список.
Что здесь творится вообще?
Мои размышления прервал зуд телефона в виброрежиме.
Илья, который счастливо избежал головомойки и держался поближе ко мне (по принципу «подальше от Свердловой»), сделал шаг в сторону и, выудив мобильник, прижал его к уху:
— Да, любимая!
Говорить негромко, но притом не шепотом — это большое искусство, и этот Ксюшин подчиненный владел им виртуозно: его голос звучал проникновенно, а не «я влез в чужую хату, не могу говорить, а то повяжут».
— Нет, у нас все в порядке. Мы уже закончили, сейчас минутка занимательной проктологии закончится, и сворачиваемся.
Я невольно прислушался к чужому разговору. Собеседница Ильи, видимо, тоже заинтересовалась чудесным определением, потому что Илья пояснил ей, а заодно, так уж вышло, и мне:
— Да Ксюня из Сереги рыцаря выковыривает.
Какого?..
— Того, который у него в заднице взыграл! — приглушенно хохотнул Илья в трубку и тут же перешел на серьезный тон. — Нет-нет, милая, с Серым тоже все в порядке! Да у нас сегодня вообще увеселительная прогулка: Ксюня какому-то хлыщу из инквизиции экскурсию устраивала. Ну что ты, родная, ну какой боевик? Исследователь какой-то, из умников. Мы его по кладбищу поводили, пару простеньких обрядов показали,
Это вранье знакомо каждому оперативнику, сам сколько раз убедительно заливал очередной подружке: «Я сегодня не приеду, бумажной работы скопилось выше крыши!» от создателей «Ну какая опасность, милая, я ж на работе ничего тяжелее ручки не поднимаю!».
— Да-да, ты права, теоретик, — тем временем подтвердил догадку своей половины ушлый Илья и хохотнул: — Не, ну практикой с ним, похоже, Ксюня занимается! Да, родная. Хорошо, скоро буду. Кстати, ты про кладбище ничего интересного не знаешь? Про новое, Красницкое. Нет? Ты по старому больше? А кто по новому ориентируется, не подскажешь? Никто?.. Нет-нет, искать не надо, это я выслужиться перед начальством хотел — ну да не судьба, значит… Не волнуйся, милая, ложись спать. Да, скоро буду.
Он убрал телефон и, повернувшись, пояснил мне извиняющимся тоном:
— Жена. Волнуется!
Я только усмехнулся и покачал головой: ну надо же, мне стало дурно от пары обрядов! Хорошо хоть не наплел, что меня в кустах вывернуло, с этого сталось бы!
— Чутье у твоей жены! — уважительно отметил я.
— Угу. Любит. Переживает. Хотя бывает, что не всегда это и удобно… Но вот что характерно: моя Танька со всеми более-менее постоянными практиками в городе общается. И говорит, что не припомнит, чтобы кто-то на регулярной основе здесь работал… Может, пусть все-таки аккуратно порасспросит своих?..
Я покачал головой: не надо. Не хватало еще гражданское лицо в расследование впутывать. И преступника спугнет, и сама подставится…
Но картина вырисовывалась все интереснее.
Летом светлеет рано, а мы еще и провозились часов до пяти, по горячим следам перенося на карту метки из обряда, — поэтому домой ехали облитые утренним солнцем, которое вовсю намекало, что уж сегодня оно нам задаст. Благо сторож так и не осчастливил нас визитом — кому нужны ряды безликих табличек, где нечего украсть, а значит, нечего и сторожить? Отвести ему глаза, конечно, не составило бы труда, но этого не потребовалось.
— «Ксюня»? — многозначительно поинтересовался я у Свердловой, когда мы загрузились в машину и тронулись с места.
— Иди к черту, — светски отозвалась Свердлова.
— Нет, ну серьезно! Ксюня?!
— Соколов, — с великолепным презрением, написанным на лице, повернулась ко мне Ксения. — Они — друзья детства. Им — можно. А ты еще раз меня так назовешь — и язык отнимется!
Судя по слабому колыханию силы, Свердлова была вполне готова перейти от слов к делу, и, чтобы не пришлось потом ее сажать в тюрьму, тему я закрыл.
Но гнусную ухмылку с лица не стер.
На кладбище я с трудом подавил мстительный порыв среди ночи связаться с отцом Власием, вывалить ему на голову добытую информацию тоном «Я же говорил!» и получить-таки наконец свое подкрепление, а теперь мысленно составлял доклад таким образом, чтобы это «Я же говорил!» там чувствовалось, но так, будто это не я сказал, а оно начальству мерещится.
От непростой задачи меня отвлекла Ксения, неожиданно скомандовав:
— Вот здесь остановись!