Осторожно: злая инквизиция!
Шрифт:
А инквизитор — сила, чуждая по умолчанию и по умолчанию же враждебная.
А Шипурина между тем продолжала:
— У этого коматозника трое детей. Младшей, когда отец разбился, год был…
— Погоди, — встрепенулась я. — Какими «сиротами»? У них же мать есть!
— Ага, мать! Курица безмозглая, овца курдючная! — глаза Шипуриной полыхнули волчьей злобой. — У нее трое по лавкам сидят, а эта… — Лидка запнулась, захлебываясь ядом, будучи не в силах подобрать достойное определение «этой», — только и знала, что причитать: «Не хочу, не буду без него жить!».
Она свирепо грохотнула ящиками стола, выудила откуда-то пачку сигарет и, выщелкнув одну, закурила. У ведьмы так пригорало от собственного рассказа, что я удивилась, что ей для прикуривания понадобилась зажигалка.
— Я, если честно, думала, что у нее это пройдет. Ну, мало ли, временное помутнение рассудка, чего от горя с людьми не случается? Даром что ведьма, а стресс все-таки… Да только смотрю, время идет, а она не просыпается, дети ее в жизнь не тянут, так и продолжает хрень молоть, не вспоминает, что от нее в этом мире кто-то зависит… Я для этого коматозника и так делала больше, чем могла, — так мне малых его жалко было, ты себе не представляешь! А она, как прочухала, что я за пациента зацепилась, впилась в меня как клещ: «спаси» да «спаси», «что угодно сделаю», «жизнь свою отдам»… — речь ее стала медленнее, мало-помалу сошла на нет сумбурность.
На лице появилась задумчивость: сейчас Шипурина говорила не столько со мной, сколько препарировала себя-тогдашнюю:
— И меня такая злость взяла! Я подумала: а почему нет? Ритуальчик я нужный знаю, эта себя в жертву сама, добровольно предлагает… Я хвост к носу прикинула, вопросы нужные кому следует задала, и по всему получалось, что отец он неплохой. Глядишь, детям с папашей было бы лучше, чем с такой-то матерью. Сделала все чин-чином, запрос отправила, чтоб все по закону сделать. Дура! — зло цыкнула она сквозь зубы. — Надо было по-тихому все провернуть и не чистоплюйничать. Ну а что дальше было — ты знаешь. Я, когда закушу удила, остановиться не могу, даже тогда, когда, по уму, и надо бы. Вот и поперла напролом через запрет…
Она еще раз порылась в столе, выудила блок ярко-розовых липких стикеров и накарябала что-то на верхнем.
— На! — она звонко пришлепнула к столу с моей стороны оторванный от блока лист. — Здесь ее старый адрес и куда предположительно могли перевести мужика. А о своем решении — не жалею.
Я повертела розовую бумажку в руках.
Ну ладно, хорош ломаться, Ксюша! Ты же уже все решила. А что принципы…Так это ж твои принципы: как хочешь — так с ними и поступаешь.
Хмыкнула и, сунув листок в сумочку, сказала:
— У меня есть сотрудница. У нее проблемы со здоровьем. Суровые, мне не по силам. Она о них не знает. Надо решить вопрос так, чтобы и не узнала.
От удивления Шипурина даже оторвалась от своей сигареты и уставилась на меня.
Недавнее вправление мозгов еще держалось, и ни одну из тех мыслей по поводу моей внезапной благотворительности, что проносились в ее голове, как товарные вагоны, сцепившись хвостами в состав, она не озвучила, перескочив сразу на деловой тон:
— Что за проблемы?
— Не знаю, — раздраженно рыкнула я. — Это не мой профиль.
— Угу… Еще не знает, значит? Идеальный вариант. Вот что, раз она твоя сотрудница… Направь-ка ее на профосмотр! Во-о-от сюда, — она снова притянула к себе стикеры. — Частный медицинский центр, такие услуги там тоже оказывают. Я там имею частную практику, так что посмотрю на клиента, если понадобится несколько визитов — сама состряпаю ей нужный диагноз, исходя из своих требований к лечению. Цена. Адрес центра. Мой график приема.
Перевернув листок липкой полоской вверх, она запустила его ко мне по столу:
— Присылай свою подчиненную.
— Накладывать проклятия запрещено законом.
— Угу.
Его инквизиторское святошество изволил полоскать мне мозг. Пока в больнице свои расспросы расспрашивал, еще держался с невозмутимой физиономией, а как в машине наедине оказались — завел свою юлу.
— И использовать магическую силу в качестве инструмента запугивания — тоже запрещено.
— Ага.
Ну, ты поучи меня еще, как сестру-ведьму строить!
Ведьма — это такая стервь, которая связь с реальностью теряет очень быстро, и тут главное в нужный момент шарахнуть ей по башке, в эту реальность возвращая, как гвоздь — в доску.
Нет, не обязательно пользоваться при этом грубой силой: баба Тоня, к примеру, одним движением брови таких свиристелок, как я и Шипурина, пучками к земле гнула. Ну так у бабы Тони личный авторитет был — ого-го! А я от дел сообщества самоустранилась, и из ресурсов у меня — собственная сила да семейная репутация.
Что самое главное, Макс без зазрения совести применял аналогичную методику ко мне, гвоздя как молоток, и ничего, совесть не мучила. А стоило мне разок рыку в голос поддать — и вы посмотрите, как не понравилось.
— И Орден очень не одобряет, когда им прикрываются, совершая действия сомнительной законности.
— Угу.
Я прям встрепетнула вся.
У Макса на скулах перекатились желваки.
Мы еще утром, обсуждая план действий, договорились, что в обед приедем домой и выспимся — а уже потом по делам да самого вечера, а ночью — на кладбище.
Вот он обед, вот они мы — едем.
— Ксюша, я не стану покрывать злоупотребления.
Это прозвучало… жестко.
Злоупотребления, наказания…
По коже пробежали мурашки, но вовсе не от страха. Знакомое тягучее, тянущее чувство поселилось в животе и ниже.
Макс злился все сильнее, хотя силился держать себя в руках. А я, чувствуя скрытую за внешним спокойствием злость… заводилась.
Чем спокойнее становилось его дыхание, чем сильнее сжимались пальцы на руле, тем сильнее разбирало меня животное какое-то желание. Собиралось томлением в промежности, делало чувствительной грудь, заставляя обостренно ощущать прикосновение белья. Обволакивало. Вынуждало чутко ловить его запах, и этот запах, сухой, грозовой, без примеси возбужденных чувственных нот, заполнял легкие и усиливал влечение. Рисовал непристойные картины… На-ка-за-ни-я.