Остров гуннов
Шрифт:
Это было предательством. Я не был сильно расстроен, скорее он все-таки враг. Хотя потерял прежний задор, а только имитировал его.
В гуле толпы сторонников старого режима и жидких хлопков сочувствующих я вместе с угнетенными соратниками встал и покинул «позор».
В коридоре Савел нагнал меня.
– Обижаешься? Я – художник! Должен быть беспристрастным. Мое дело – выпукло и красочно представить все слои.
– Ага, тебе все равно.
Я испытывал тайное удовлетворение врезать ему правду-матку:
– Значит, тебе плевать на всех.
Савел был озадачен.
– Я бы так не сказал. Я уважаю тебя.
– Разделяешь, значит, то, что на «позоре», и личное?
– Так поступает художник. Ведь личное в свете истины – тоже не без греха.
– Ладно, на меня! Тебе наплевать на судьбу гуннов. Кроме, конечно, себя.
Савел схватил меня за рукав.
– Хочу предупредить, что против вас готовится серьезный заговор.
Я остановился. Мне давно было тревожно. Не оттого, что не шли дела, а – ощущал смертельную опасность. И мы будем бессильны, если Теодорих не вмешается.
– Лучше обсуждать это гласно, – сказал Савел. – Все меньше будут прятаться в тени.
Мы разошлись. Я чувствовал, что не договорил.
«Ручное управление» снова стало нормой нового государства. Нам удалось пробиться к Теодориху II.
Тот холодно сказал:
– Я должен быть для всех, чтобы жизнь была стабильной. Возьму вашу сторону, и пойдут войной другие. Мы не против, стройте очередную утопию. Но предупреждаю, все могут переломать.
Он усмехнулся.
– Но, может быть, останется на нашей земле сад, и это полезно.
– Да, ты стал как прежний шаньюй, – зло сказал Эдекон.
Теодорих поднял лицо.
– Вас, просвещенных, примерно одна десятая. Этого слишком мало, чтобы подвинуть эту малоподвижную махину.
– Малоподвижную массу? Разве ты не знаешь, что двигает прогресс просвещенные?
– Мне надо опираться на всех.
– Ты сам стал таким, как все. Изворачиваешься, чтобы выжить.
Теодорих раздраженно сказал:
– Кого хотите перевоспитать? Гуннов? Страну можно сделать свободной только через жестокую дисциплину. Награждать за энтузиазм, и карать за неумение и безответственность. Другого пути пока не вижу.
Я сам раньше думал так же. Но не мог отказаться от идеи, которая неизбежно возобладает в будущем.
– Почему возродилась охранка из «новых гуннов»? И во главе атаман, который преследовал нас?
– А кого брать? Гуманных и чувствительных, как вы?
– Ты же ненавидел «новых гуннов»! – возмущался Эдик. – Опять хамство, жестокость и взятки! Надо разогнать их, выжечь это место кислотой и построить полицию нравов – защитников населения.
– Придет время, – встал Теодорих. – Надо потерпеть.
Теодорих окончательно отошел от соратников, не понимающих всей глубины проблемы управления. Осталось только недоброжелательство к неповоротливым гуннам, плотно обступившим его с выражением преданности и послушания, под чем скрывается готовность предать в любую минуту. Какая тут боль за родину! Он чувствовал физически эту свинцовую нелюбовь, и страдал, не желая, чтобы выгорела душа. И в случае бунта готов был стрелять в этих тупых гуннов, думающих только о себе, а не государстве.
Ему снова захотелось тех веселых дней, где было так хорошо чувствовать себя свободным, как на утесе с «неоградными».
В нем шевельнулось отчаяние. С холодным удовлетворением смотрел в свое новое будущее – неведомую пустоту, в которой погибнет, если отдаст бразды правления: припомнят все крайние строгости, которые придется предпринять.
На нас подали встречный иск. Теперь обвиняли – в попытке измены. Передаче суверенной территории гиксосам.
– Ищут отцепиться от страны! – кричали на улицах возрожденные отряды «новых гуннов».
– Измяна!
Я так и не понимал, за что ненавидят нас?
Понятно, власть не потерпит сепаратизма и отставленности себя от общественных процессов. Олигархи теряют огромный лакомый кусок территорий влияния. А что большинство спрятавшихся в своих семейных норках «личностей»? Боятся лишиться куска хлеба из-за возможной бузы?
Конечно, страх их не безоснователен. Мы действительно мечтаем о другом устройстве жизни.
И футуромир – против всех обычаев, предрассудков и верований большинства населения.
21
Центральную усадьбу Свободной зоны подожгли с четырех сторон. Наш дом заполыхал сразу. Мы бегали чумазые от копоти и обезумевшие.
Все увидели поселенцев-писарей внутри охваченного огнем дома, они страшно кричали, пока жар добирался до остова их жизни, и скоро крики замолкли, только догорал столб пламени. Я напоролся на стену огня, и опаленный, плакал.
После того, как стемнело, мы, обессиленные, собрались в большом аскетическом амбаре, похожем на дом радений сектантов.
Оставшиеся до конца обращенные с суровыми лицами аскетов, в том числе привыкшие полагаться на себя гиксосы, по-крестьянски сложив усталые руки, понуро сидели на скамьях по стенам, лежали на полу в середине избы.
Зажгли свечи, в их колеблющемся свете мы еще больше походили на сектантов, принесших жертвы огню. Повторялся типичный случай – наша затравленная группа была похожа на ячейку первых христиан, со своими апостолами, если так назвать меня, человека будущего, и старейшину «неоградных» Эдекона.