Остров обреченных
Шрифт:
Однако со временем выкрики его звучали все реже. А порывы ветра становились все сильнее. Чувствовалось, что они уходят от берегов и предают себя открытому океану.
Все это время гувернантка с тревогой поглядывала на Маргрет. Она очень боялась, что герцогиня окажется подверженной морской болезни, о тяжести которой Маргрет, похоже, даже не догадывалась. Сама же корсиканка чувствовала себя довольно уверенно, а путешествие расценивала как невероятное приключение, которому была несказанно рада.
– Странно, что ни один из офицеров не приглашает вас на светский ужин, герцогиня… – вслух рассуждала Бастианна. – Хотя, что тут странного? Пока что никто не может понять, как относится к вам сам адмирал, а следовательно, как он отнесется к такому ужину.
– Они и в самом деле ждут, когда традиция такого приглашения зародится с воли адмирала, – согласилась Маргрет, не ощущая по этому поводу ни малейшей досады. – Просто не понимают, что приглашать меня, изгнанницу, адмирал не станет. Ибо вообще не желает уделять мне внимания.
– Что не делает этому мужлану с герцогско-адмиральским титулом, чести, – проворчала Бастианна. – А что касается остальных… Подожди, пройдет еще несколько дней, все они вдруг затоскуют по женскому платью, по запаху женского тела, по виду женской талии и вот тогда начнут рыскать возле нашей каюты, как изголодавшиеся волки.
– Думаю, что тебе, Бастианна, придется трудно, – иронично заметила Маргрет. – Здесь будет посложнее, чем там, на озере.
– Вам проще, герцогиня, вы молоды. У вас еще будет множество любовников и случайных мужчин. А мне с каждым годом завлекать их становится все труднее.
– Ну почему ты считаешь, что их будет много? Впрочем, над этим я пока не задумывалась.
– Потому и не задумывались, что у вас еще есть время, чтобы когда-нибудь всерьез задуматься и над этим. У меня же времени уже не осталось. И в этом разница между юной девой и зрелой женщиной.
– Неужели только в этом? – озорно поинтересовалась Маргрет.
– Увы… Мне и самой казалось, что к тем годам, до которых мне довелось дожить сейчас, я успею и отвыкнуть от мужчин, и основательно отдохнуть от них. Но ведь не получается! Мужчина все еще остается для меня… мужчиной. И в этом коварство женской зрелости и женской плоти.
Маргрет отложила Библию, одну из пяти книг, которую взяла из библиотеки матери (она никогда не видела, чтобы отец читал), и подошла к иллюминатору. Сейчас это маленькое окошечко заменяло ей целый мир. Приоткрыв его, она часами могла простаивать так, осматривая однотонную, бесконечную синь моря; поражаясь этой необузданной, не поддающейся человеческому пониманию стихии, и в то же время восхищаясь ею. А высунувшись из иллюминатора, Маргрет могла, как бы подсматривать за тем, что происходит на краешке палубы; или же мечтательно провожать взглядом проходящий неподалеку корабль, всякий раз казавшийся слишком маленьким, просто-таки крошечным, чтобы кто-либо решался выходить на нем в океан, полагаться на него в бездне этой убийственной стихии.
А еще ее поражало, что, завидев их эскадру, экипаж всякого встречного корабля старался держаться подальше от нее; что после стольких дней морского одиночества люди еще больше опасались друг друга, чем там, на суше, и, вместо того чтобы тянуться друг к другу, наоборот, в страхе сторонились.
Бастианна оказалась предусмотрительной. Она запаслась десятками мотков ниток и теперь целыми днями занималась вязанием, задумав сотворить для себя и герцогини теплые носки, свитера, перчатки и все прочее. Исходя из ее планов, Маргрет вскоре должна была предстать перед высшим светом Новой Франции во всем связанном ее гувернанткой. Норд-герцогиня, правда, сомневалась, что это произведет какой-то особый эффект на заокеанскую публику, которую, кстати, еще только нужно будет сотворить. Но что уже сейчас корсиканка не только убивала таким образом время, но и спасалась от тоски и укачивания, – это стало очевидным сразу же.
Когда, еще до заката солнца небо неожиданно начало чернеть и горизонт окрасился в фиолетово-багровые тона лихих предвестий, Маргрет вышла на палубу, в тот свой закуток, что отведен был ей старшим штурманом, и, вцепившись в высокий борт, решила встретить удары стихии наравне со всеми моряками.
– Через несколько минут мы попадем в полосу урагана, ваша светлость, – появился у нее за спиной штурман Дюваль. – Обратите внимание, как все замерло, все напряжено, все в ожидании Армагеддона.
– Пока что я обратила лишь внимание, с каким восторгом вы произносите это, мсье Дюваль. Вы что, совершенно не думаете о том, что и сами можете оказаться жертвой стихии?
– И чем сие можно объяснить?
– Возможно, тем, что несколько месяцев мне пришлось провести на берегу, в ожидании ниспосланного Господом корабля, а потому сильно затосковал.
– Значит, это правда, что человек, однажды вышедший в море, уже никогда больше не избавится от желания вновь и вновь выходить в него?
– Не совсем так, ваша светлость. Мне случалось видеть людей, которые на берегу производили впечатление мужественных и вполне достойных моря. Но, оказавшись на борту корабля, проклинали тот час, когда решились оставить земную твердь. Вернувшись из плаванья, они целовали прибрежные камни, чтобы никогда больше не вернуться к ним.
– Вы сказали: «мужественных и достойных моря?!» Это достоинство определяется какими-то особыми качествами.
– Несомненно. Особенностями характера, воспитания, силы воли, да, герцогиня, и силы воли. Разопни меня дьявол на ржавом якоре, если это не так. Но в том-то и дело, что, оказавшись в море, а тем более – в такой вот шторм, они не только молили Бога помочь им поскорее добраться до берега – что, в общем-то, вполне понятно; но и с проклятиями навсегда оставляли корабль. Таких, правда, попадалось немного. Большинство же оставалось преданным морю, как христианству, как любимой женщине.
– Оставаться преданным морю, как любимой женщине… – не ожидала, что услышу нечто подобное.
– … Что услышите нечто подобное от такого припортового проходимца, как я, – уточнил Дюваль.
– Но разве я не имею права так предположить?
Первая волна штормового ветра ударила в паруса и почти погасила их. На какое-то время показалось, что судно остановилось и даже пошло вспять.
– В каюту! – прокричал Дюваль, охватывая Маргрет за плечи. – Немедленно в каюту! И ни в коем случае не выходить! Только если… но будем надеяться, что до этого не дойдет.