Остров обреченных
Шрифт:
– Истребляйте их, мощи святых архангелов! – появился рядом с д’Альби шкипер Лозьен. И, выдернув чье-то застрявшее в палубе копье, как олимпиец на стадионе, метнул его в широкую спину оголенного по пояс пирата.
Какой-то солдат, очевидно, только что высадившийся с «Сен-Жермена», пытался проткнуть Роя мечом и, с трудом отбив его выпад, шевалье изо всей силы своих легких заорал:
– Я – француз! Я с «Нормандца!»
Но даже после этого, – то ли не поверив ему, то ли, в порыве боя, не в состоянии будучи осознать, что ему говорят, – солдат вновь
– Они уходят вниз! Они в трюме! Но корабль погружается!
– Мы тонем! – сразу же панически заорал кто-то из офицеров «Сен-Жермена». – Уходим! Всем отходить на свои корабли!
К счастью, те моряки, что оставались на «Нормандце», успели зацепить борт «Санта Луизы» крючьями и вновь подтянуть его к борту своего корабля. Но и после этого, в панической толчее, возникшей у борта, Рой сумел вернуться на свой корабль лишь в числе последних, когда уже стало очевидным, что «Санта Луиза» дает крен на левый борт.
Кто-то перетаскивал на палубу «Нормандца» своего раненного товарища; кто-то с борта тонущего, а потому освобожденного от крючьев «пирата» бросался в воду, и трудно было разобрать: свои это или враги. Увлеченный сценой гибели корабля, Рой совершенно забыл об опасности и пришел в себя только тогда, когда выпущенная из пиратской аркебузы пуля пробила его штанину, обожгла левую ногу и разнесла угол палубного рундука с парусиной.
– Ну не мог ты хотя бы в первом бою обойтись без ранения! – укорил себя Рой, досадуя на нелепость ранения, нанесенного в порыве безысходности кем-то из гибнущих пиратов.
Усевшись на рундук, он разрезал ножом штанину и, закатав ее, осмотрел рану. Она, конечно же, была пустяковой: легкий ожог, словно кипятковая ошпарина. Но жгло достаточно сильно.
– Промой морской водой, – посоветовал кто-то из проходивших мимо моряков. – Соль морская немного пожжет, зато заживет быстрее, проверено.
– Спасибо за совет, лекарь, – иронично улыбнулся шевалье, вспомнив, что сам-то он, пусть и недоученный, но все же медикус.
– Да плюнь ты на ногу, ни черта там нет, – вновь возник рядом с ним Виктор.
– Спасибо за спасение. За мной – долг.
– Забудь. Лучше взгляни вон туда: «Норд» и «Сен-Жермен» продолжают преследовать и расстреливать одного из пиратов. А второй, что пытался обойти нас слева, в это время трусливо убегает. Решил, видите ли, не ввязываться.
Увидев, что «Нормандец» вышел из боя и теперь пытается догнать эскадру, бомбардиры из «Сен-Жермена» салютовали ему выстрелами из двух орудий. Через несколько минут то же самое сделали и пушкари «Норда». Капитан «Нормандца», естественно, приказал прощально отсалютовать им вслед.
– Капитану нашему, конечно же, достанется от адмирала, – остановился возле друзей боцман Кашалот. – Зато теперь мы знаем, что наши корабли выстояли, а еще – совесть наша чиста,
Тем временем «Санта Луиза» еще каким-то чудом удерживалась на плаву. Не иначе, как пиратам оказывала помощь какая-то небесная покровительница. Поняв, что никто не собирается ни преследовать их, ни добивать, оставшиеся в живых пираты начали мастерить плот и спускать на воду уцелевшие шлюпки. Однако капитана «Нормандца» они уже не интересовали.
Как только солнце окончательно пробилось сквозь пелену утреннего тумана, на море вдруг воцарилась странная тишина. Ветер как-то слишком уж неожиданно стих, паруса угасли, море еще, вроде бы, окончательно не успокоилось, однако волн почти не было, и под действием каких-то неведомых сил колебание его напоминало колебание трав на нетронутых заливных лугах.
Выбравшись вместе с десятком других матросов из трюма, где они заново закрепляли груз, откачивали воду и законопачивали мелкие расщелины в корпусе, Рой д’Альби устало привалился спиной к борту и, широко раскинув руки, подставил оголенное тело теплым, нежным лучам солнца.
Словно бы устрашившись того, сколь несправедливым он был по отношению к эскадре и ее мужественным людям, океан вдруг решил усмирить свой нрав, согреть и обласкать моряков, дать им поверить в себя и свои корабли, а значит, откреститься от всех тех проклятий и зареканий, с которыми они прошли через кромешный штормовой ад его, через судную свою ночь.
К тем, кто оказался послабее, океан был безжалостен, и все они уже покоились на дне или же, полагаясь на волю Божью, искали спасения на утлых плотах и снесенных мачтах. Те же, кто выстоял, могли теперь наслаждаться красотой полуденного штиля, освежающим дыханием океана и осознанием собственного бесстрашия. Все это Рой д’Альби как раз и ощущал на себе, познавал на своем уставшем, измученном теле и возрадовавшейся душе.
– А знаешь, когда я по-настоящему поверил, что мы уцелели? – опустился рядом с ним приземистый крепыш с курчавой проседью на макушке, и Рой признал в нем того самого парня, что предупредил его в первый день пребывания на корабле о приближении капитана.
– Когда прекратилась рвота и ты понял, что на сей раз душу твою вместе с кишками уже не вывернет? – шутливо предположил Рой-Жак.
– А ведь ты, черт побери, прав! – белозубо рассмеялся парень, мигом отказавшись от собственного толкования.
– Меня, как помнишь, зовут Виктором. Тебя, слышал, боцман нарек Парижанином.
– Каждый моряк должен именоваться только так, как в свое время его нарек боцман. Никакого другого имени ему попросту не дано. Как говорит наш Кашалот, «море требует справедливости». А справедливость определяется боцманом.
– Это точно. Кстати, увидев меня в тот момент, когда я буквально изрыгал свои внутренности, боцман сказал: «Прекрати палубу загаживать, иначе я отправлю тебя на марсовую бочку». А я и сам готов был от страха и смертной тоски взобраться туда.